Любимое кино. Касабланка

Конец 1941 года. Владелец американского клуба в Марокко помогает чешскому антифашисту и его жене улететь в нейтральный Лиссабон. При этом он берет на мушку французского начальника местной полиции (Марокко тогда было протекторатом Франции). Когда самолет взлетает, на аэродром приезжает немецкий офицер. Он пытается задержать рейс, и американец его убивает. Он готов ответить за свое преступление. Но, когда прибывают жандармы, начальник полиции не выдает убийцу. Выясняется, что он так же ненавидит нацистов, как члены Сопротивления. Приятельски беседуя, владелец клуба и начальник полиции уходят в ночь. В конце разговора американец замечает: «Луи, по-моему, это начало прекрасной дружбы».

Когда мы думаем о военном кино, мы обычно представляем масштабные побоища и героические подвиги. Однако для того, чтобы передать драматизм военного времени, массовки и пиротехника не обязательны. Многие из лучших военных лент – камерные постановки, действие которых развивается вдали от фронта. Одна из таких картин вот уже более полувека считается голливудским шедевром. Хотя это меланхоличное черно-белое кино, далекое по драйву и настроению от «бури и натиска» современных блокбастеров, оно продолжает покорять зрителей своим повествованием, которое разворачивается в городе, давшем фильму название, – «Касабланка».

История «Касабланки» началась в 1938 году, когда молодой нью-йоркский учитель словесности Мюррей Бернетт получил небольшое наследство и потратил его на тур по Европе. Поездка эта задумывалась как летнее развлечение, однако развлечься Бернетту и его жене не удалось. Бельгия, Австрия, Франция – куда бы ни ступала нога американских туристов, везде были либо нацисты, либо разговоры о нацистах, готовящихся захватить всю Европу. Еврей по национальности, Бернетт был шокирован тем, что увидел в Европе и что услышал от родственников, спасавшихся бегством от гитлеровского режима. Он даже лично поучаствовал в эвакуации из Австрии и помог родным переправить в нейтральную страну семейные сбережения (немцы в то время позволяли евреям эмигрировать, но запрещали вывозить деньги и ценности).

Когда в конце поездки Бернетты добрались до французской Ривьеры и нашли на побережье американский клуб, в котором чернокожий пианист пел и играл для французов, немцев и беженцев, Мюррей, у которого всегда были литературные амбиции, решил, что обязательно напишет пьесу, действие которой будет развиваться в точно таком же клубе.

Хотя эта идея родилась в 1938-м, реализована она была лишь два года спустя. Поначалу Бернетт выразил свое отношение к происходящему в Европе в шпионском триллере «Один на миллион». Эта пьеса была куплена для бродвейской постановки, и не кем-нибудь, а знаменитым австрийско-американским режиссером и продюсером Отто Премингером. Как и Бернетт, он был евреем и убежденным врагом нацизма. Однако в предвоенные годы многие американцы, как простые, так и влиятельные, считали, что США не должны вмешиваться в европейский конфликт. Поэтому студии и театры во избежание скандалов отказывались работать со сценариями и пьесами, явно поддерживающими одну из враждующих сторон.

Когда в 1941 году стало ясно, что «Один на миллион» не будет поставлена, Бернетт сосредоточился на продвижении своей второй антинацистской пьесы «Все приходят в клуб Рика». Она была сочинена в 1940-м, а затем доработана при участии хорошей знакомой драматурга Джоан Элисон. В отличие от «Одного», «Все» были пьесой не столько о противостоянии нацизму, сколько о трагедии беженцев, вынужденных эвакуироваться из Европы по кружному маршруту: Франция, южное побережье, Марокко, Лиссабон, США. Бернетт и Элисон резонно предполагали, что такую постановку будет проще «протолкнуть».

Бродвейские продюсеры, однако, вновь нашли к чему придраться. Главной героиней «Всех» была женщина, которая спала со своим бывшим любовником, чтобы получить «транзитные письма», позволяющие ей и ее нынешнему любовнику сбежать из Касабланки в нейтральную страну (в черновиках действие пьесы развивалось на юге Франции, но в мае-июне 1940 года немцы выиграли Битву за Францию, и соавторы перенесли действие в следующую страну «тропы беженцев»). Для Бродвея 1941 года такое развитие событий было слишком аморальным. Когда Бернетт и Элисон отказались переписывать свое творение, двери театров для них захлопнулись.

Решив, что в Голливуде, который в то время был царством евреев и иммигрантов, нацистов ненавидят достаточно сильно, чтобы закрыть глаза на «скандальность» пьесы, соавторы предложили «Всех» киностудиям. Действительно, студия Warner, основанная еврейскими иммигрантами, видела Гитлера в гробу в белых тапочках, и в январе 1942 года ее продюсеры заплатили Бернетту и Элисон рекордные для авторского дебюта 20 тысяч долларов.

В то время, впрочем, пьесу купили бы и на Бродвее. Ведь 7 декабря 1941 года Япония атаковала Перл-Харбор, а 11 декабря Германия и Италия объявили Америке войну. С нейтралитетом было покончено, влиятельнейшая антивоенная организация America First самораспустилась, а пьесы и сценарии на военную тему многократно выросли в цене. И если раньше продюсерам не нравилось, что Бернетт и Элисон слишком агрессивны по отношению к немцам, то после 11 декабря пьесу надо было делать не менее, а более яростной.

Это, однако, было уже не дело соавторов. Warner заставила их подписать жесткий контракт и передать студии все права на пьесу. В дальнейшем над «Касабланкой» (проект был переименован по образцу популярной голливудской криминальной драмы 1938 года «Алжир») работали только сотрудники Warner, а Бернетту и Элисон оставалось лишь стоять в сторонке и ждать выхода фильма.

С голливудской точки зрения новорожденная «Касабланка» была неограненным алмазом. С одной стороны, многие составляющие потенциального хита были на месте – экзотичное место действия, актуальная тема, напряженный романтический сюжет, колоритные персонажи. С другой стороны, для военно-героического кино пьеса была слишком циничной и пессимистичной. Слишком много любовников, слишком много разговоров о деньгах (у Бернетта и Элисон антифашиста Виктора Ласло не выпускали из Марокко, так как немцы пытались «отжать» его 7-миллионное состояние), финальный арест владельца клуба нацистами… Текст явно надо было дорабатывать, и для этого были последовательно приглашены несколько сценаристов.

Каждый из них привнес в «Касабланку» то, что было ему ближе всего. Братья-близнецы и известные комедиографы Джулиус и Филип Эпштейны придумали большинство шуток и сатирических зарисовок картины. Коммунист Говард Кох, востребованный во время войны и изгнанный из Голливуда в разгар послевоенной «охоты на ведьм», заострил политическое звучание сценария (так, бывший юрист Рик Блейн превратился в бывшего наемника-идеалиста, сражавшегося под знаменами социалистов и борцов за независимость). Наконец, мастер романтического кино Кейси Робинсон сделал «Касабланку» «чище» и лиричнее (любовница антифашиста стала его женой, секс превратился в намек на секс и так далее в том же духе).

Помимо прочего, Робинсон изменил национальность главной героини. В оригинале она была американкой по имени Лоис Мередит, в окончательном варианте сценария она стала норвежкой Ильзой Лунд. Почему? Потому что у Робинсона в то время начался роман с его будущей женой Тамарой Тумановой, балериной из царской России. Сценарист хотел пропихнуть свою пассию в Голливуд, и он полагал, что если героиня фильма будет иностранкой, то красавица Туманова сможет получить эту роль.

На деле, однако, у звезды балета не было никаких шансов. Военный Голливуд кишмя кишел иностранками, молодыми и заслуженными, и продюсерам было из кого выбирать. В конце концов они остановились на шведской актрисе Ингрид Бергман, которая прославилась в США, когда в 1939 году сыграла в ремейке своей скандинавской картины 1936 года «Интермеццо».

На роль главного героя Рика Блейна также было несколько претендентов, но у Хамфри Богарта с самого начала были наилучшие шансы. Его актерская карьера началась на Бродвее, и в 1920-х он преимущественно играл второстепенные романтические роли. Затем в середине 1930-х он получил роль уголовника сперва в пьесе, а затем в фильме «Окаменелый лес», и Богарт исполнил ее с таким блеском, что вплоть до начала войны он занимался почти исключительно криминальным кино. Полноправной звездой его сделал вышедший в 1941 году детектив «Мальтийский сокол», в котором актер изобразил циничного, но в душе романтичного частного сыщика.

Примерно такого же персонажа Богарт должен был сыграть в «Касабланке», и никто не сомневался, что он справится с образом владельца клуба, которого война и любовь превращают из циника в героя. Единственной проблемой актера был его рост. Точнее, проблемой был рост Бергман. Она была выше партнера на два сантиметра (175 см против 173 см). И это без каблуков! Богарту порой приходилось вставать на скамеечку или подушку, чтобы Бергман над ним не нависала.

Когда перечень актеров и действующих лиц был составлен, оказалось, что в «Касабланке» всего три существенные роли сыграют исполнители, родившиеся в США. Это были Богарт, чернокожий актер Дули Уилсон (он стал клубным пианистом Сэмом) и падчерица главы студии Warner Джека Уорнера Джой Пейдж (беженка из Болгарии Аннина). Несмотря на типично американское имя, последняя была мексиканкой по отцу и русской еврейкой по матери. Прочие вакансии были заполнены иммигрантами, в том числе беженцами из Австрии и Германии. Это придало убедительности картине, в которой многие из них изображали несчастных иностранцев.

Среди тех, кто вовремя уехал из Европы, был и режиссер «Касабланки» Майкл Кертис (настоящее имя – Михай Кертес), еврей из Австро-Венгрии. Он перебрался в Голливуд в середине 1920-х и быстро стал одним из доверенных постановщиков студии Warner, хотя до конца жизни не смог избавиться от сильного и подчас невнятного акцента. Кертис с успехом работал во всех жанрах, потому что был мастером картинки, а не повествования. За сценарий и персонажей в его лентах отвечали другие люди, в том числе его жена, сценаристка Бесс Мередит, которая была неофициальным консультантом режиссера. Кертис же занимался мизансценой и операторским решением. Вторым режиссером ленты был Дон Сигел, будущий постановщик «Грязного Гарри».

Руководствуясь принципом «Дорога ложка к обеду», Warner запустила фильм в производство до того, как сценаристы довели его текст до ума. По некоторым сведениям, к началу съемок была готова лишь половина сцен. К счастью, это не было большой проблемой, потому что картина полностью снималась в принадлежавших студии павильонах и почти не содержала спецэффектов. К тому же актеры были у Warner на постоянном контракте, и любого из них легко можно было вызвать для пересъемок фрагмента, измененного сценаристами.

Позднее о «Касабланке» ходили слухи, что, например, Бергман почти до самых съемок сцены в аэропорту не знала, останется ли ее героиня с Риком или улетит с мужем-антифашистом. Это была полная ерунда. Самоцензурные законы Голливуда 1940-х запрещали «триумф» супружеской измены. Как только героиня в сценарии превратилась из любовницы в жену, ее судьба была решена. Вопрос был лишь в том, кто и какие слова скажет и кто и как при этом посмотрит. И именно это шлифовалось вплоть до конца работы над лентой.

Одной из последних была придумана финальная фраза о прекрасной дружбе. Она звучит, когда актеры идут спиной в камере, и на съемках Богарт ее не произносил. Она была добавлена во время монтажа звука, и ее автором был продюсер картины Хэл Уоллис. Так что Богарту пришлось через месяц после завершения съемок явиться на студию и поставить вторую точку в роли, которая сделала его суперзвездой.

К тому времени когда фильм подготовлен к прокату, стало известно, что союзники в ноябре 1942 года откроют второй фронт в Северной Африке. Возникла идея завершить картину военной сценой, в которой Рик и французские полицейские присоединятся к американо-британским войскам, чтобы освободить Касабланку от пронацистского режима Виши. К счастью, этот план оказалось слишком сложно реализовать, и продюсер Дэвид Селзник, экранизатор «Унесенных ветром», объявил, что ура-патриотические дополнения лишь испортят фильм.

Он был совершенно прав. «Касабланка» не стала суперхитом в ноябре 1942 года (она была лишь на седьмом месте в годовом бокс-офисе), но с годами ее признали шедевром, и сейчас эту военную драму ценят как милитаристы, так и пацифисты. Единственное темное пятно на ее репутации – то, что студия и создатели фильма десятилетиями отказывались признать вклад Бернетта и Элисон в успех картины. Лишь когда пьеса «Все приходят в клуб Рика» в 1991 году была поставлена на сцене (Бернетт добился этого через суд), стало ясно, что сценаристы «Касабланки» позаимствовали из оригинала отнюдь не только «пару идей и имя героя». Однако даже сейчас «Все» остаются в тени легендарной экранизации. В том числе потому, что авторы пьесы не придумали ни одной фразы, которая стала бы популярной цитатой. А в «Касабланке» таких фраз полно, и «Луи, по-моему, это начало прекрасной дружбы» – лишь первая среди равных мини-шедевров.