«Дом, который построил Джек»: страх и ненависть Ларса фон Триера

Джек из той породы людей, про которых так точно пел Дэвид Бирн и его Talking Heads: те, от которых лучше бежать, бежать, бежать и никогда не оглядываться. Вся его жизнь — череда безнаказанных и бессмысленных убийств, в которых он видит свой собственный способ навсегда остаться в искусстве. Параллельно Джек строит дом мечты, который, наверное, ему никогда не суждено доделать — ведь он не согласен ни на что, кроме идеала. Обо всём этом и многом прочем он расскажет Верджу, странному старику с европейским акцентом, пока они вместе будут идти туда, куда 700 лет назад другой Вердж вёл другого великого творца.

Начиная обсуждать «Дом, который построил Джек», никак не получится обойти стороной громкую, крикливую историю его показа в Каннах. Историю о том, как люди, разъярённые жестокостью и нигилизмом Ларса фон Триера, уходили с сеанса, грозно трясли рукой экрану и тут же строчили в Твиттер свои едкие 280-символьные памфлеты. Об этом сейчас, кажется, слышали даже те, кому сам фон Триер глубоко до лампочки, и такая геростратова слава фильму — в отличие от условного «Ада каннибалов» — может только помешать. Потому что, и давайте поставим точку на этом вопросе сразу, ничего такого ужасного в «Доме» нет. Убивают детей, да, животных бедных калечат, но это даже близко не уровень каких-нибудь эксплуатационных ужастиков. Больше скажу, «Антихрист» того же Триера по части экранной «жести» куда откровеннее и мерзостнее.

Зрители, пришедшие на «Дом» за кровищей и прочим беспределом, рискуют сильно разочароваться — не для них цвела садистская розочка режиссёра. Триер свой удар направляет как раз в сторону людей, которые некоего дерьма повидали и, в общем-то, знают, чего ждать. Ну или по крайней мере думают, что знают. Он совершенно не пытается скрывать свои намерения: напротив, скрупулёзно готовится к каждому кровопролитию, мучительно долго тянет перед убийствами, которых в любом случае не избежать.

Фильм постоянно отвлекается на пространные разговоры, остроумно шутит (он вообще очень смешной) и давит повторяющимся фортепианным мотивом, как заевшая пластинка преследующим нас весь фильм на пару с Fame Дэвида Боуи. Ожидание ужасных расправ режиссёр снабжает такой злонравной иронией, будто резать собирается не каких-то безымянных девиц на экране, а каждого зрителя лично. Джек не может просто убивать: он не переставая заглядывает в экран (иногда буквально), ясно давая понять, что всё это — игра, и для Триера мы то же, что жертвы для его героя.

Понимая, что садизмом на экране никого не удивить, режиссёр начинает открыто издеваться над теми, кто сидит перед экраном. Он берёт всё, за что его когда-либо ругали, и выворачивает наизнанку, гиперболизирует почти до уровня китча. Не нравилось, что героини прошлых фильмов незаслуженно страдали от абсолютного многоликого зла? Так теперь это самое зло (которое, естественно, олицетворяет режиссёра) — ваш главный герой, уже с вполне конкретным лицом прекрасного Мэтта Диллона. И его насилие такое же незаслуженное, отрицающее само понятие катарсиса как очищения от боли. Считали Триера претенциозным? В «Джеке» он без стеснения эксплуатирует античные мотивы, строит пафосные монтажные фразы с самоцитатами и прочими бесконечными реминисценциями. Критиковали за неоднозначные высказывания про Гитлера? Готовьтесь, ведь здесь герой открыто называет Адольфа великим творцом, наряду с другими деспотами писавшим кровью и трупами вневременные шедевры.

Триер ведёт со зрителем язвительный диалог, в котором не даёт второй стороне вставить ни слова — только подтрунивает, подмигивает, назойливо, что в том великом скетче «Монти Пайтон», wink wink nudge nudge. Сделай подобное кто другой, его наверняка бы обвинили в безвкусице (собственно, и Ларса многие обвиняли), но смелость безумного датчанина абсолютно нивелирует любую пошлость. Из игры со зрителем он раз за разом выходит победителем, и, полагаю, именно это так взбесило каннских критиков, а уж точно не горы трупов и отрезанные конечности. К насилию-то они привыкли — там что ни фестиваль, то обязательно какое-нибудь членовредительство, — а вот чувствовать, что фильм тебя переиграл, наверное, весьма унизительно.

Но не надо думать, что Триер весь фильм только стебётся над злопыхателями — это было бы слишком для него скучно. Самое любопытное в «Доме, который построил Джек» то, что жгучая ирония фильма нисколько не умаляет предмет этой самой иронии. Те же античные мотивы, как бы нарочито претенциозно они ни были оформлены, вполне любопытны сами по себе. Образ Вергилия здесь — не просто отсылка к Данте Алигьери или шанс пошутить над тем, как римский поэт делал труд всей жизни по политическому заказу, да так его и не доделал. Параллель с «Энеидой» и постановка Джека как современного Энея, вечно в поисках новой Трои — как способ Триера осмыслить творчество, его холодный расчёт и искусственную эмпатию. Наряду с прочими отсылками это попытка режиссёра (и удачная) вставить себя в глобальный интертекст, очередная самотерапия, которую он так любит в последние годы. Пускай в этот раз не слишком тонко, но как же изящно.

И, конечно, Триер бы не был Триером, если бы не его умилительная неспособность вовремя остановиться. Где другой обязательно одёрнул бы себя и подумал «Какого чёрта я вообще делаю?», Ларс продолжает гнать напролом. Ему вообще всё равно, что чей-то вкус оскорблён, а чьи-то взгляды на искусство навсегда осквернены — во-первых, он в другом городе, во-вторых, что ты ему сделаешь, за Райли Кио извини. И даже в конце, когда земная история Джека завершена, он не останавливает фильм и идёт дальше, туда, за грань, которая фильму, может, особо и не нужна. Точнее, это мы так думаем, но Триеру виднее — да и кем бы он был, если бы не оставил за собой шанс посмеяться последним. Hit the road, Jack, and don’t you come back no more.

С 6 декабря в кино.