Интервью с Сергеем Лозницей

Режиссер фильма «Счастье мое» (2010) о мрачных фильмах, охотничьих инстинктах и историях из жизни.

Было много разговоров о том, что так называемый простой зритель вашего фильма не поймет, сочтя его русофобским. Вы уже успели показать фильм на региональных фестивалях. Как его принимали?

В Новосибирске был полный зал до конца, потом две трети тихо вышли. Почему — отказ от беседы, неприятие? Может быть. Это же сложно для зрителя — сталкиваться с неприятными ситуациями, неприятными вопросами. С той третью зала, что осталась, беседовать было интересно.

Какого рода вопросы после просмотра вам задавали?

В Вологде две школьные учительницы спрашивали: «Зачем нужно делать такие мрачные фильмы?» Пожалуй, это был самый частый вопрос.

Что отвечали?

Чтобы ответить людям, у которых подобный вопрос возникает, необходимо прочесть им целую культурологическую лекцию. Искусствовед Карл Гинсбург в статье «Приметы» высказывает предположение, что художником движет охотничий инстинкт: ведь искусство начиналось с наскальных рисунков, с помощью которых охотник предупреждал тех, кто идет за ним следом, об опасностях на тропе. Ровно затем и нужно снимать кино — чтобы выжить. По приметам, в данном случае отраженным на пленке, воссоздать картину окружающего мира — в концентрированной форме. И понять, что с нами происходит, чтобы не погибнуть от врага.

Тем не менее, в таких произведениях часто видят не предупреждение, но «очернение реальности». Зачем употреблять в вопросе это словосочетание? Что, «Черный квадрат» — тоже очернение реальности? Вчера в одном кафе мне попалась книжка «Комсомольцы в Перми» — я прочел несколько страниц и попал в область совершенно бессмысленного, жутковатого текста. Он окутывает, как облако. Как можно очернить эту реальность – разве недостаточно того, что и так происходит вокруг? Миллионы погибших в войне или тридцать процентов сегодняшнего населения, которым, по статистике «Левада-центра», не хватает денег на еду, — это что, недостаточно «очерняет» реальность?

Однако самая распространенная реакция на такие жесткие фильмы, как «Счастье мое», — гнев.

Все видят, понимают, что происходит вокруг, но если это отразить и предъявить — возникает агрессия. Это как если бы вы родились в тюрьме: у вас есть любимый закоулок возле решетки, об этом можно сочинять песни, писать стихи. И вдруг кто-то со стороны говорит: «Послушай, но это тюрьма». Неразрешимая ситуация: с одной стороны, любовь к родным местам — это очень человеческое, с другой — любить тюрьму невозможно. Дадим тут сноской Ницше: «Человек — это то, что необходимо преодолеть». Чем спускать энергию на агрессию, нужно, как бы ни было страшно, попытаться осмыслить этот парадокс. Не уверен, что выход существует, но искать его надо.

Все сюжеты в фильме, если я не ошибаюсь, взяты из жизни?

Это не так важно, но да. Основная история действительно случилась с одним водителем грузовика: ехал, заблудился, осел у какой-то женщины, продавал муку, которую вез, а когда она кончилась, женщина его бросила. Похожую историю мне рассказывал бродяга, которого я встретил на съемках в Акуловке. Увидел питерские номера — о, говорит, братишка, земеля, — и рассказал, что у него грузовик отобрали на дороге милиционеры. Победителя, у которого, когда он возвращался из Берлина, комендант на границе отобрал трофейный фотоаппарат и платье, что он вез невесте, я встретил на съемках в 1999 году — эта история сломала человека на всю жизнь. А историю об окруженцах, которые во время войны приходят в дом к сельскому учителю, мне рассказал Василь Быков, повесть которого «В тумане» я сейчас готовлюсь экранизировать.

Читайте также рецензию на фильм «Счастье мое» (2010)