Почему экранизациям прозы Стивена Кинга проще стать культовыми потом, чем хитовыми сразу?

Если придется выбрать идеальный год для прозы Стивена Кинга на больших экранах, то у 1983-го есть все шансы уверенно удерживать лидерство и 40 лет спустя. Сразу три разноплановые и запоминающиеся экранизации вышли в прокат. Летние каникулы завершились под громогласный лай пса из «Куджо» — сенбернар-убийца вынудил мать с ребенком ждать спасения в салоне автомобиля под осадой слюней и когтей. Осень началась с меланхоличных рассуждений профессора литературы о судьбе и предназначении в «Мертвой зоне», а ближе к Новому году «Кристина» предстала сразу в двух ипостасях — лента вышла в кино перед тем, как финальная редакция романа поступила в книжные (первая версия была представлена в апреле). Каждая из трех картин плотно въелась в расписную поп-культурную скатерть, и каждая претендует на статус несомненно культовой. Но ни один из трех фильмов не попал в итоговый топ 1983 года. Почему? Дело не в большой конкуренции, а в том, что хорроры не отпечатались в головах современников как поворотные события жанра: провалами релизы тоже назвать нельзя — каждая лента окупила производственные затраты и прошла вполне успешно, — но нерушимый статус классики ужасов удалось заслужить лишь со временем. 

Стивен Кинг

Романы в мягких обложках в эпоху VHS

Нельзя обвинить эпоху — в несправедливости, зрителей в черствости и переложить вину, скажем, на «Звездные войны», которые вытеснили конкурентов (в 1983 году прошла премьера «Возвращения джедая»). Совсем недавно, летом 1982 года, «Инопланетянин» Стивена Спилберга потопил в прокате и «Нечто» Джона Карпентера, и «Бегущего по лезвию» Ридли Скотта — обе картины были разгромлены и лишь с годами обрели непоколебимую мощь признания. Но едва ли напрашивается прямая параллель, скорее можно прочертить закономерность иного рода: для успеха культовой природы нужна выдержка лет, редактура ностальгии и патина страха. 

Дебютный роман Кинга был почти сразу же экранизирован: на язык кино «Кэрри» переложил Брайан Де Пальма. Выход картины о забитой старшекласснице (Сисси Спейсек) действительно стал событием: показатели «Кэрри» в прокате сравнимы с цифрами «Таксиста» Мартина Скорсезе, пресса не экономила на комплиментах, сарафанное радио работало лучше городских афиш. Лента дважды окупила затраты и сделала Кинга узнаваемым автором, практически брендом — Король Ужасов. 

Сиси Спейсек в роли Кэрри на кадре из фильма «Кэрри»

От маркировки ужастиками старательно открещивался Стенли Кубрик. Из промокампании «Сияния» тщательно вымарывали упоминания Кинга, чтобы зрители знали, что их ждет авторское кино, а не очередной хоррор на вечер, — как-никак большое искусство. В моменте не сработало: каникулы в отеле «Оверлук» едва ли тронули критиков, которые были в большинстве своем разочарованы, но призвали в кинотеатры почитателей таланта писателя и любителей заснеженных кошмаров. В результате «Сияние» какое-то время занимало статус самой кассовой экранизации Кинга и в то же время принесло Стэнли Кубрику единственную номинацию на «Золотую малину». Ревизию, как и принято, провело время: «Сияние» застряло в общественной памяти как один из самых великих фильмов ужасов всех времен, Шелли Дюваль была реабилитирована, а ее номинация на антипремию за худшую женскую роль отозвана. Пересмотр статуса начался на заре нулевых, когда у публики к горлу стала подступать тоска по 80-м и назревающая уверенность, что раньше было лучше. По крайней мере, в жанровом уголке кинематографа.

Джек Николсон в роли Джека Торренса на кадре из фильма «Сияние»

Однозначные успехи романам и новеллам Стивена Кинга сулило участие Роба Райнера: без срока годности и ожиданий похвалы и «Мизери», и «Останься со мной» смогли найти дорогу и к зрителям, и к критикам, и к бокс-офисам, и к синефилам, и к фанатам Короля. Обе картины стабильно попадают в выборку экранизаций, занимая лидирующие позиции — как правило, в топе-5. Не стоит забывать и об обласканных лентах Фрэнка Дарабонта, но в случае драм оскаровского накала тоже не обошлось без нюансов. Если «Зеленая миля» моментально разбила сердце публики и заставила дрогнуть киноакадемиков, то «Побег из Шоушенка», перед тем как забраться на верхушки всевозможных топов лучших из лучших, поначалу проявил себя в прокате довольно скверно. Дело поправили номинации на «Оскар» (впрочем, без побед) и последовавший повторный выпуск в кинотеатрах. Но настоящую славу «Побегу» принес релиз на VHS.

Ривер Феникс в роли Криса на кадре из фильма «Останься со мной»

В последовательности видится высшая справедливость: будто так и должно быть — адаптации романов в мягких обложках набирают силу любви именно на видеокассетах, а не во время крупных фестивалей или масштабных кинотеатральных релизов. 

Куджо, сидеть! Почему мы больше не боимся сенбернара?

Книгам едва ли нужна выдержка: большая часть произведений Кинга становились бестселлерами без отложенного принятия. Романы — пусть и бесконечно образные и кинематографичные — все равно оставляют место для «домашней работы»: фантазия читателя достраивает самые страшные уголки в подвалах, а заодно рисует тех, кто прячется в тени. Когда главный страх оживает на экране, зачастую он перестает быть настолько впечатляющим, а потому нужно время для рождения новой легенды в массовом сознании и создания монстра, которого можно унести с собой из детства во взрослую жизнь. 

«Куджо» сегодня выглядит довольно потешным и не слишком убедительным ужастиком, несмотря на выписанную линию кризиса семейного счастья Трентонов — виной разладу адюльтер. Лохматый пес в деревенской глухомани нападает на мать и ребенка (Ди Уоллес-Стоун и Дэнни Пинтауро), а те вынуждены отбиваться от бешеного зверя, укрываясь в машине.

Еще на съемках картины добродушный нрав сенбернаров-актеров был большой проблемой для режиссера Льюиса Тига и съемочной команды — псы-спасатели, измазанные в бутафорской крови, усиленно виляли хвостами и были максимально дружелюбны и к артистам, и к дрессировщику Карлу Льюису Миллеру. Стоит ли говорить о дублере Гэри Моргане, который прятался в ростовой кукле собаки в некоторых сценах? Жуткого монстра в чумазом четвероногом друге мог увидеть лишь до чертиков напуганный ребенок. Именно детские и подростковые впечатления спонсируют культ ужаса — озлобленный сенбернар запомнился куда более угрожающим и диким, чем предстал на экране. 

Хороший мальчик Дэдди в роли плохого мальчика Куджо на кадре из фильма «Куджо»

В своем недавнем романе «Сказка» Стивен Кинг писал о том, как детвора из очередного одноэтажного городка боялась пробираться мимо старого поместья. По легенде во дворе жил пес-монстр — с горящими глазами, косматой шерстью и огромными клыками, как у саблезубого тигра. Когда подросток Чарли был вынужден приблизиться к особняку, оказалось, что дом охраняет постаревшая овчарка Радар, которая не может бегать так быстро как раньше, да и лает совершенно обыкновенно — никаких кровожадных намерений у зверя нет даже по отношению к чужаку. Кинг предложил идеальное описание механизма молвы, которая демонизировала и приукрасила экранное бешенство Куджо. Достаточно представить школьников после летних каникул 1983 года, которые перед уроками взахлеб вещали друг другу, как втайне от родителей бегали на сеанс со старшими братьями и сестрами. В воодушевленном пересказе любой хоррор по Кингу (и какому угодно автору) расцветает: фантазии пубертатного периода превратили фильм в самую страшную историю на свете, а особо восприимчивую публику заставили в ужасе отшатываться при виде сенбернара на улице. 

Дублер Гэри Морган на съемках фильма «Куджо»

Фильм стал самым кассовым на кинговском счету в 1983 году и получил самую неоднозначную критику — несовершеннолетняя аудитория стала зрителями куда более благородными, а главное, преданными. Куджо превратился в аватар страха, который сам по себе едва ли может быть пугающим, особенно 40 лет спустя. 

«Кристина»: как в 80-х тосковали по рок’н’рольным 50-м

Молва и сарафанное радио помогли наполнить кошмаром и «Кристину»: красный Plymouth Fury 1958 года навсегда стал символом машины-убийцы даже для тех, кто в жизни не смотрел фильм Джона Карпентера и не читал роман Стивена Кинга. Сам автомобиль родился из мифа, этакий монстр Франкенштейна, собранный из «родственников» на конвейере: оригинальная модель не выходила в красном цвете, а количество дверей и приборная панель то и дело отсылали к «Плимутам» Belvedere и Savoy. Фильм довольно бодро стартовал в декабрьском прокате, но постепенно скрылся с лидирующих позиций бокс-офиса и со временем покинул и списки симпатий Кинга и Карпентера. 

Кит Гордон в роли Арнольда на кадре из фильма «Кристина»

Несмотря на сюжетные различия романа и киноленты, авторы сошлись в главном — в тоске по 50-м годам, с присущими эпохе страхом перед хулиганами, мальчишеской неуверенностью и долгожданными свиданиями в автокинотеатрах. Кристина представлялась как блестящая медаль успеха и показатель состоятельности — прямая иллюстрация кризиса маскулинности задолго до среднего возраста. Спросите любого старшеклассника! Если ты за рулем классной тачки, значит, не получишь в нос от драчунов, а красивые девчонки будут мечтать покататься с тобой не только на переднем сиденье. Иллюзия крутости рассеивается, а трофей победителя постепенно переходит в памятник консьюмеризму и жадной самоуверенности, о чем красноречиво свидетельствует финал истории — и в кино, и в литературе. 

Но разве кто-то вспомнит, о чем конкретно был фильм, без прицельного пересмотра? 

Кит Гордон в роли Арнольда на кадре из фильма «Кристина»

В сознании главенствует образ машины — блестящей, угрожающей, ревущей, — Кристина расправляет крылья, преследует обидчиков в узких переулках и из ревности душит подружку своего водителя. Практические спецэффекты и погубленные на съемках «Плимуты» прочно врезались в память: аналоговый ужас все еще работает убедительнее, чем CGI, достаточно лишь прокрутить пленку в обратном порядке. И 40 лет спустя сложно не верить в то, что Кристина дышит полной карбюраторной грудью и лечит сама себя: автомобиль из 50-х стал символом 80-х. Видимо, схожая судьба ждет и ностальгические этюды сегодняшнего дня — символы 80-х, воссозданные за последнюю декаду, допустим, в «Очень странных делах» станут опознавательными знаками 2010-х. 

Музей кошмаров детства

Экранизации вроде «Куджо», «Кристины» и «Оно» (хоть Томми Ли Уоллеса, хоть Энди Мускетти) часто сопряжены с артефактами взросления, рукотворными страхами, пугающими сувенирами из детства, от которых пробегает холодок по коже. Невольно вздрагиваешь, увидев на улице непослушного сенбернара, угрожающе красную ретро-машину или маску хищного клоуна в лавке приколов. Экранизации переводят литературных монстров в конкретные и осязаемые образы-бренды: «Сияние» — старый топор, «Кладбище домашних животных» — облезлый кот, «Дети кукурузы» — серпы и початки, «Кэрри» — блестящая диадема, залитая кровью. Сюжеты картин, драматичные события, терзающие протагонистов, часто остаются на периферии воспоминаний: кто сейчас вспомнит, что Джек Торренс не справился с алкогольной зависимостью, почему миссис Трентон не была верна мужу и какие трагедии терзали ребятню из клуба неудачников помимо Танцующего клоуна? 

Время, проведенное в мирах Кинга, воспитывает впечатление, что большинство экранизаций нужно унести с собой домой — спрятать под кровать или на чердак, позволить образу адаптироваться к темноте спальни, вдохнуть новую жизнь и сотворить новое жуткое воспоминание — так начисляются баллы по шкале культовости. Монстры Стивена Кинга далеки от размаха, скажем, «Челюстей» — речь о глубинных кухонных и подкроватных страхах: Пеннивайз страшен не на площади, полной людей, а когда ты вынужден остаться наедине с клоуном ( приборной панелью машины-убийцы или очередным одичавшим зверем — Куджо или Черчем).

Тим Карри в роли клоуна Пеннивайза на кадре из мини-сериала «Оно»

И все же нельзя избавиться от ощущения капиталистического мышления в институте жанрового кошмара: любая идея может быть (а следовательно, должна быть) монетизирована. Стоит отплатить страху парой монет, и можно купить свою игрушечную Кристину, плюшевого Куджо или фигурку Пеннивайза, которому при желании легко открутить голову. Собрать свой собственный музей страха: купить — значит приручить и победить.

P.S. А как же «Мертвая зона»?

«Мертвая зона» Дэвида Кроненберга, вышедшая в том же 1983 году, отличается от «ровесниц» и по психофизике картины, и по природе культовости. Заснеженная пастораль безысходности и серой морали маячит сквозь метель полузабытым памятником 80-х — убедительный прокат, несколько фестивалей, теплая критика, сериал-последователь. Рождественский покой застывает в шаге от ядерной зимы, прошлое и будущее перемешиваются, а учителю литературы придется выбрать, кто должен умереть: он сам, или нечистый помыслами политик, или оба.

«Мертвая зона» одновременно существует отдельно в собственном измерении, где-то в стороне от фильмографии Кроненберга и основного пласта экранизаций Кинга. И в то же время филигранно попадает в нерв тогда уходящего 1983 года, где тревога сгущается под и хмурым низким небом, будущее страшно узнать, но не узнавать страшнее, а страх нельзя назвать по имени: пес Куджо и машина Кристина лишь отвлекают от настоящего ужаса, который не закончился до сих пор.

Кристофер Уокен в роли Джонни Смита на кадре из фильма «Мертвая зона»