Режиссёрский дебют оператора Романа Васьянова («Ярость», «Отряд самоубийц») по депрессивной прозе Алексея Иванова — пожалуй, самая мрачная картина из программы «Кинотавра».
В двух комнатах общаги живут пятеро друзей: робкий и молчаливый Забела (Геннадий Вырыпаев, сын драматурга Ивана Вырыпаева), модница Нелли (Ирина Старшенбаум), её подруга Света (Марина Васильева), поэт-алкоголик Ваня (Никита Ефремов) и местный плейбой Игорь (Илья Маланин). Учёба закончилась, а сессия ещё не началась, поэтому товарищи решают провести плановую попойку. Накрыв низкобюджетный стол тарелкой салата, макаронами и парой-тройкой бутылок, они начинают размышлять о будущем (четверо из них выпустятся через год) и обещают друг другу не стать мразями. Забела, ближе к концу мероприятия оставшийся наедине с целующимися парочками, отправляется на прогулку по серым общажным коридорам. Возле одной из дверей он видит, как Ренат, муж комендантши, ломится в комнату к молодой девушке. А наутро именно она, пробравшись на крышу, которую забыл закрыть парнишка, сбросится камнем вниз.
Режиссёрский дебют оператора Романа Васьянова начинается как нежная ностальгическая виньетка, но с каждой минутой всё больше напоминает мрачную русскую классику, где тот, кто ещё не умер физически, мёртв уже давно внутри. Общага, с одной стороны, место юношеских грёз, муравейник, заселённый дерзкими молодыми людьми, у которых всё лучшее только впереди. Поэт Ваня расписывает стены и двери своими стихами, Игорь клеит девушек рассказами про звёзды, Света и Нелли упиваются собственной красотой, а одиночка Забела просто рад попасть в компанию обворожительных товарищей. Каждый день — праздник жизни на фоне облупленных стен и орущих соседей (благо, и зритель знакомится с героями в, пожалуй, самый беспечный момент их будней): танцы под «Урфин Джюс», разговоры о вечном в прокуренных комнатах и мелкие шалости, жертвами которых становятся коменданты (а как мы помним по «Универу», с последними лучше не шутить — выселят).
С другой — место конформизма, притеснений, произвола власть имущих. В первоисточнике Иванова общага была пространством метафизическим, находящимся не в конкретных временных или пространственных координатах, а в вечности. В адаптации Васьянова как минимум обозначается год — 1984. Хотя едва ли это мешает считать центральные декорации величиной художественной: несмотря на попытки осмыслить эпоху позднего СССР, «Общага» остаётся всё той же мрачной притчей, что и была у нового уральского классика. Можно, конечно, объяснить выбор эпохи желанием авторов поговорить о смерти русской интеллигенции (хуже всего здесь кончают персонажи-гуманитарии), но в целом мир этого фильма до жути условен.
Комендантша (Юлия Ауг), узнав, что показания Забелы могут отправить её мужа за решётку, решает надавить на студентов. Сначала предложит робкому пареньку-свидетелю сдать друзей и тем самым сохранить место в общаге, но когда принципиальный герой-романтик откажется, она пойдёт на крайние меры — выселит компанию товарищей. Они будут вынуждены прятаться по комнатам друзей и знакомых и жить как нелегалы. Как раз на этом моменте и происходит нравственный надлом протагонистов: красавице Нелли придётся сидеть с чужим ребёнком, алкоголику Ване — остаться наедине с самим собой, а его девушке Свете — пережить расставание с любимым. Стены общаги, которые когда-то не могли стать преградой для молодых и шутливых, преобразовались в тюремные решётки.
Вообще центральный конфликт «Общаги» куда больше берёт от русской классики («Идиот» Достоевского или «На дне» Горького, например), чем от современного фестивального кино. Он настолько понятен и прост, что, казалось бы, обречён стать устаревшим, совершенно не вписывающимся в контекст современного искусства. Битоков вне конкурса «Кинотавра» рассказывал о ЧВК и порочной военной системе («Мама, я дома»), Добрыгин в «На близком расстоянии» успел поразмышлять о том, как коронавирус и новые технологии отдалили нас друг от друга ещё сильнее, а Васьянову, напротив, интереснее вневременная история грехопадения. Морального разложения людей, которые хотели жить не как предки, но были обречены — сюда уже встраивается не только русская, но и древнегреческая традиция с её жутким предчувствием рока.
Хотя прежде всего это старая как мир история последнего романтика — то ли и правда идиота, то ли смелого Данко, решившего, что своим пылким сердцем он сможет изменить целый мир. Стиль Васьянова (если вообще по первому фильму можно судить об авторском почерке) не вызывающий и не шибко примечательный — скорее просто натуралистичный, несколько приземлённый. «Общага» — кино из разряда сдержанных, очень академических работ, которые выстроены по многовековым лекалам. Фильм, где всё на поверхности и всё ясно, абсолютно не нуждается в расшифровке. Возможно, ещё поэтому обескураживающе реалистичный (а значит, и пессимистичный, раз уж мы говорим о традициях отечественной литературы) финал даже самому терпеливому зрителю нанесёт удар, словно обухом по голове — у Васьянова и его коллег зло настолько примитивно и естественно, что хочется взять и отвернуться от экрана. Потому что кроется оно в самых наших низменных и глубоко запрятанных пороках.