Против течения: «мама!»

1. «мама!» повторяет цикличность «Фонтана».

Среди трактовок нового фильма Аронофски библейская – наиболее логичная, уютная и очевидная: Бог и любовь, мироздание, Адам и Ева, грехопадение, потоп, искупительная жертва Христа – это все лежит на поверхности. Однако есть важная деталь, которая нарушает канонический религиозный уклад, – события фильма закольцованы, дом каждый раз сгорает, женщина погибает, а мужчина строит новый мир на новом пепелище. Аронофски далеко не впервые использует такую форму, его «Фонтан» – конструкция из нескольких миров, находящихся в одной системе координат, крутящихся вокруг единой оси, движущихся к единой цели. Правда, несколько лет назад режиссер был гораздо более свободен в мыслях – он допускал не просто разительное отличие трех параллельных вселенных друг от друга, Даррен давал героям гораздо большую свободу.

В «маме!» же все действия подчинены жесткой установке и практически не выходят за рамки известной нам канвы событий: если мужчина и женщина встретятся, то непременно сорвут «запретный плод», если братья поссорятся – жди жертв, если приходит популярность – смирись с лжепророками, если отдаешь себя всего – забудь о праве на уединение. И пусть вас не сбивают с толку метания героини Дженнифер Лоуренс по особняку – это не свобода, а легкое недоумение, спасение от которого Она ищет у Него, всесильного и надежного. Также и Аронофски – ему кажется, что он управляет тем, что творит в съемочном павильоне, но на самом деле режиссер зажат в угол и повторяет сам себя, пусть пока и несколько вычурно, «по-фонтановски». Однако что будет дальше, когда вдохновение снова поднимет автора из пепла предыдущего фильма?

2. «мама!» живет в маленьком мирке «Ноева ковчега».

Метания Женщины в исполнении Лоуренс, кстати, всегда ограничиваются дверями дома – Она никогда не покидает особняк и видит его со стороны только однажды, во сне. Это, пожалуй, наибольшая слабость «христианской трактовки» сюжета фильма – каким бы красочным ни был символизм происходящего на экране, сколь бы свободными ни были вариации понимания событий, упрощение всегда ведет к потерям смыслов. Можно, конечно, принципы мироздания уложить в правила пользованием общежитием, можно Бога представить одаренным поэтом, а ад изобразить бойлером в подвале особняка, но тем самым автор загоняет себя в тесные рамки, непременно требующие компромиссов. И вот уже для восстановления смыслов возникают поминки, писающие мальчики, каннибализм – сужение рамок приводит к уменьшению маневренности.

Впрочем, неудивительно, что Аронофски сам на себя надевает кандалы – он все еще остается пленником «Ноя». Известная библейская легенда гласит, что Бог провел очищение земли через потоп, сохранив жизнь лишь Ною, его семье и тем представителям фауны, что были собраны на ковчеге. Даррен обратился к этой теме и сделал фильм о человеке, строящем собственный мир и пытающемся им управлять подобно Создателю. Как известно, ковчег получился не без изъянов, да и без возвращения на сушу человеку обойтись не удалось, а все потому, что упрощение и обобщение законов мироздания ведут к деградации. Обратите внимание, что в схематичном изображении мира в «маме!» Аронофски отказался от изображения, пусть даже условного, ковчега – люди затопили дом и разбежались. Автор полагает, что однажды он по этому поводу все сказал, но мы-то понимаем, что режиссер снова находится в том же неуютном деревянном ящике посреди враждебной вселенной. Попытки объяснить устройство мира на пальцах больно бьют по самому художнику.

3. «мама!» – «реквием» по иллюзорному счастью и самообману.

Называть дом, где проживают в «маме!» Он и Она, деревянным ящиком, впрочем, не совсем верно – герои фильма, конечно, пытаются сделать свой небольшой мирок уютным и красивым. Но это, как уже бывало у Аронофски в фильмах, ведет только к тому, что мечты обращаются в иллюзию, а самообман вызывает разрушение. Автор неоднократно делает акцент на том, что Она сама выстроила дом, нам показывают, с какой любовью героиня Лоуренс передвигает половички, расставляет кружки или раскладывает белье. А как эта женщина подбирает цвет стен – это просто живопись какая-то! Но, подобно персонажам «Реквиема по мечте», в итоге Она вместе со зрителями оказывается в плену иллюзий – как выясняется, дом позволяет внести в своей облик лишь самые незначительные правки, в остальном он выстроен не силами Женщины, а мощью кристалла-любви, укрытого от любопытных глаз в кабинете Мужчины.

Но и Он себе не хозяин – герой Хавьера Бардема тоже живет в мире иллюзий и уверенности в собственных силах. Да, финал отчетливо говорит о том, что Мужчина – основа дома, его хранитель и строитель, но даже Он не властен над людьми, пришедшими в его обитель. Главный герой живет в самонадеянной уверенности, будто может управлять гостями в собственном доме, он считает, что расположенностью и открытостью добьется уважения и послушания, но нет – дом поруган, ребенок умерщвлен, жена избита и изувечена. Персонаж Бардема не теряет ногу, не попадает в тюрьму или психушку, как жертвы «Реквиема», но и его самообман уничтожает, а иллюзии выбрасывают на обочину. Так и сам Аронофски время от времени вырывается из иллюзии, в которой он всем управляет, и ужасается свершившемуся – «мама!» живет собственной жизнью, питаясь душой режиссера, как незваные гости пирогом Лоуренс.

4. «мама!» – «лебединая песня» противостояния мужского и женского.

Раз уж речь зашла о том, что Он и Она хоть и живут вместе, но сильно отличаются друг от друга (это, кстати, ясно артикулирует Ева-Пфайффер), то имеет смысл поразмыслить о том, какими режиссер видит отношения между мужчиной и женщиной. Здесь, казалось бы, нет ничего выходящего за рамки обывательских представлений о патриархате – Мужчина не спросясь приглашает в дом чужаков, не посоветовавшись со второй половинкой, организует прямо в особняке сомнительные мероприятия, даже финал у картины маскулинно-мужественный – герой Бардема принимает жертву Женщины и убивает ее собственными руками. Вот только всем нам хорошо известно, что Аронофски отнюдь не считает мужчину венцом творения.

Да, режиссер вынужден творить в мужском мире, и все его герои живут в условиях, где мужское очевидно превалирует над женским, но это не значит, что женщины Аронофски безропотны и покорны – свою линию гнут жена и сноха Ноя, Мэрион в «Реквиеме по мечте» ни в чем не уступает Гарольду, а уж про героинь «Черного лебедя» и говорить нечего. Именно в своем «танцевальном триллере» режиссер жирными мазками расписался в беспомощности перед женским началом, в своей незащищенности перед непредсказуемыми эмоциями и чувствами женщины, наконец, в «Лебеде» Аронофски просто отдал «слабому полу» все иррациональное в этом мире. «мама!» говорит о том же – нет никаких возможностей остановить Женщину, особенно когда предметом ее недовольства становится Мужчина. Под героиней Дженнифер Лоуренс можно понимать Любовь, Природу или саму Жизнь, но вывод это не поменяет – мир стоит до тех пор, пока этого хочет Она. И перед этим Аронофски бессилен.

5. «мама!» – возвращение через боль.

И все же творчество Даррена Аронофски не лишено надежды – его герои далеко не всегда сгорают дотла или уничтожают себя собственными руками. Где-то за болью и страданиями автор видит очищение и возвращение в невинность, вот только путь туда тернист. Бросить героя на самое дно, а затем смотреть, как тот будет выкарабкиваться, – известный литературный и кинематографический трюк, так что в своей «нелюбви» к персонажам автор «мамы!» не одинок. Но что отличает Аронофски от других – испытания его персонажей всегда сопряжены с болью и страданием. Только вспомните, что пережил персонаж Микки Рурка в «Рестлере», прежде чем вернулся на ринг, – в этой истории весь режиссер, строящий планы, «обламывающийся», но поднимающийся снова.

В «маме!» удары судьбы и фатальное стечение обстоятельств удается преодолеть не всем – ну так никто хорошей жизни и не обещал, да и вселенная не сообщество раскрашенных престарелых борцов. Скорее Аронофски в своем последнем фильме говорит о собственном возвращении и очищении через боль – известно, что Даррена многие считают переоцененным, случайно взлетевшим в небеса за счет удачного подбора актеров и ставшего популярным саундтрека ремесленником, который не способен внятно перенести свои мысли на большой экран. Что же, переубедить в этом «мама!» точно не поможет – ведь даже сам Аронофски полагает, что для понимания его картины зрителю тоже нужно пройти очищение огнем, болью или кровью. Но проблема в том, что для такого очищения нет начала и конца, процесс это вечный и повторяющийся. Режиссер в каждой картине умирает и возрождается снова, каждой лентой одаривая нас, как Она одарила Его алмазом своей любви.

Возвращаясь к началу, еще раз отмечу, что «божественная» интерпретация «мамы!» – самый простой и щадящий вариант, который многое объясняет и систематизирует. Но за поверхностной теорией есть глубинная связь всех фильмов Даррена Аронофски в единую вселенную, где каждая из деталей закрепляет другую. Однако эта теория ставит серьезный вопрос: а не является ли «мама!» не самостоятельным произведением, а квинтэссенцией всех важных автору тем? А если это так, то не кричит ли нам режиссер своим новым фильмом: «Обретите разум! Услышьте! Осознайте!»? И тут мы приходим к самому первому, но еще не упомянутому здесь фильму Аронофски – «Пи», и именно он ставит жирный восклицательный знак, подтверждающий вышеуказанную теорию. Главный герой искал закономерность в числах, прослеживал правила и изучал законы природы, чтобы в итоге найти универсальный ответ на свои поиски и освободиться от груза проблемы. Режиссер «мамы!» хочет, чтобы закономерности в его фильмах нашли мы. Нашли и приняли его законы, а самого Аронофски отпустили для новых свершений, где места боли и разочарованию от иллюзий больше не будет.