Рецензия на фильм «Сердце пармы» — сказочный блокбастер об объединении пермских народов

Открытие ММКФ прошло под флагом «Сердца пармы» — экранизации одноименного романа Алексея Иванова («Географ глобус пропил») в постановке Антона Мегердичева, режиссера «Движения вверх». У картины есть все шансы повторить успех ленты о баскетболистах, если не в цифрах, то в медийном статусе. Фильм стартует в прокате в начале октября и обречен стать главным (а возможно, и единственным) блокбастером осени или даже всего оставшегося года. Однозначно считать возникшую «фору» незаслуженной не получается, но и ультимативным успехом «Сердце пармы», увы, тоже не назовешь.

Александр Кузнецов в роли князя Михаила на кадре из фильма «Сердце пармы»

То ли литературный первоисточник, то ли масштаб замысла и широта уральских земель раздули картину до внушительного сочинения в нескольких томах. За два с лишним часа зрителям словно предстоит прожить несколько жизней, исходить парму вдоль и поперек, поверить в колдовство и выстоять не одно сражение — и на ножах, и на словах. Проводником по земле пермской станет князь Михаил (Александр Кузнецов): впереди объединение народов под одним щитом, сбор ясака (налог, исчисляемый пушниной), брак по сердцу и крещение по душе. Чердынь — город, где в XV веке деревянные языческие истуканы стояли прямо перед входом в православный храм.

Елена Ербакова в роли Тиче на кадре из фильма «Сердце пармы»

Иванов в романе исследует становление фольклора, фильм Мегердичева пристально следит за тем, как закалялся Михан. Мальчишка со взором горящим Ярослав Белобородов вырастает в Александра Кузнецова, а тот — в матёрую версию себя. Воспитание то кнутом отца (Александр Горбатов), то преданиями няньки (Роза Хайруллина), влюбленность раз и на всю жизнь, убежденность в силе дипломатии, а не меча, и удивительная терпимость к чужой воле делают князя героем резонирующим, но жития на крови не складывается. Несмотря на то что сюжет вписан в существующую историческую рамку, личность в хаотичном движении сцен остается размытой. Там, где упрямая логика и строгая нарративная структура отступают, начинается сказка.

Евгений Миронов в роли епископа на кадре из фильма «Сердце пармы»

С Сорни Най зритель уже виделся в «Перевале Дятлова»: «Золотая баба» — идол северных народов, за нее можно и умереть, и убить, и на тот край света отправиться в метель. Вместе с загадочной статуэткой в картину постепенно прокрадывается мистика с запахом хвойного леса: волшебство выступает обратной стороной жестокости, а насилие становится доказательством веры. Местные заглядывают в чащу и не знают, кого там встретят: вожака местного племени верхом на лосе или ламию — ведьму, что может обернуться рысью. Так и живут на земле между адом и раем.

Александр Кузнецов в роли князя Михаила на кадре из фильма «Сердце пармы»

Но это присказка, а сказка впереди: большую часть хронометража «Сердце пармы» раскачивается в разные стороны, пытаясь ухватиться то за объединение народов, то за негаснущую любовь Михаила к Тиче (Елена Ербакова), то за игру в поддавки с присланным в Чердынь епископом (Евгений Миронов). Периодически у сюжета сбивается дыхание, ноги спотыкаются, а язык фальшивит — всадник на коне вынужденно превращается в кентавра (иначе говоря, сериальный размах втиснули в полнометражный фильм). Там, где «Сердце пармы» начинает блуждать в трех соснах, его подхватывают артисты: Кузнецову к лицу героизм блокбастеров, Елена Ербакова колдует одним взглядом (ее зачем-то бесконечно оголяют), Сергей Пускепалис и Владимир Свирский вселяют уверенность, что однажды все будут счастливы, а Федор Бондарчук говорит, что вряд ли. Расправляет плечи картина на батальных сценах, которые венчает финальная продолжительная схватка, выведенная по заветам «Игры престолов». Жанровой пульс бьется, кровь льется, глаз невозможно оторвать, но при этом Мегердичев не любуется насилием. Каждых взмах меча князя Михаила сопровождается усталостью от бесконечного состояния войны и невозможности миротворческого пути, если в дело вступает власть.

Несмотря на колдовство каждого дня, размашистые битвы то в снегу, то под солнцем и реверансы хитам заморским, ярлык фэнтези на «Сердце пармы» навесить не получается: магия в кадре старается быть столь же обыденной, сколь и желание уничтожить шаманизм на корню. Язычество и православие сложились в общий культурный код, который не только зашифрован в сказках или в фольклоре, но и остался вехами в народном сознании. Фильм «Сердце пармы» едва ли успевает понять, как симбиоз случился, но фиксирует, что в гибели идентичности больше зла, чем добра в невольном объединении под одним кулаком. В мире, где в зимнем воздухе рябью застывает волшебство, Мегердичеву категорически не хватает нежности и бескомпромиссной любви земляка, какая была в романе Иванова и какая есть у Алексея Федорченко или Николая Коляды. Но пермской земле драматургически и символически все же удается взять свое: пока кого-то волнует широта далеких границ, другие возделывают почву под собственными ногами. Алексей Иванов как-то сказал: «Труд — идея, которая конструирует вокруг себя жизнь», — и кинематографическое «Сердце пармы» наследует этот принцип на клеточном уровне. Созидательная энергия в конце концов побеждает разрушительную, а полюса православия и язычества примиряет любовь. Это ли не сказка, которая сейчас так нужна?