Пьетро Марчелло снова признается в любви к жизни и вездесущей красоте.
Экранизации никогда не потеряют актуальность: о жизни все было сказано еще до придуманного Люмьерами киноаппарата. Поэтому Пьетро Марчелло вновь возвращается к истокам в своей легкомысленной «Скарлет» — вольном пересказе «Алых парусов» Александра Грина.
На 16-миллиметровую пленку запечатлены 20 лет из жизни Джульетты (Жюльет Жуан) — девушки до того тонкой душевной организации, что, кажется, ее сердце можно увидеть насквозь. Когда с фронта вернулся отец Рафаэль (Рафаэль Тьери), девчушка еще не умела разговаривать, но уже потеряла мать. Со временем воспоминания о бездыханных телах товарищей сменяют игры с дочерью, а оружие — стамеска в мастерской деревянного промысла. Пока Джульетта превращается в девушку, о каких французы пишут романсы, их семья по неопределенной причине становится изгоем. Единственный, кто готов подойти ближе, — летчик-авантюрист Жан (Луи Гаррель) с репутацией повесы и балагура.
Марчелло не утруждается в объяснениях: события в картине происходят с легкой подачи судьбы. Мы не узнаем, почему вся деревушка обозлилась на Джульетту и ее отца, не поймем, как к девушке прицепился титул ведьмы. Да и самим героям нет до этого дела — дочка и вовсе представляет себя певчей русалкой в местном ручье.
Вольный пересказ Грина пронизан необязательностью, словно Марчелло вспоминает для зрителей историю своих соседей. Встреча Джульетты с Жаном может ни к чему не привести, а попытки старой тетушки передать девушке магические способности вряд ли увенчаются успехом. Марчелло разочарован научно-техническим прогрессом: люди отдают предпочтение лопастям и металлическим крыльям, не замечая магию, происходящую вокруг — и в них самих.
Экранизация соткана из десятка причин для вдохновения: роковое стечение обстоятельств и болезненно-приятная неизбежность напоминают «Бенвенута» Андре Дельво, а плавно текущая по шероховатому полю камера — работу Петра Емельянова в «Вечном зове». И хотя Марчелло вряд ли поклонник Джона Майкла МакДоны, то и дело в «Скарлет» мимолетно случаются диалоги, выпавшие из «Голгофы».
Если вспомнить предыдущую работу кинематографиста «Мартин Иден», создается ощущение, что то была проба пера и переговоры с Джеком Лондоном: насколько классик позволит отойти от оригинала и трактовать себя на новый лад. В «Алых парусах» Марчелло чувствует себя гораздо свободнее, подтверждая теорию о смерти автора — как только произведение находит читателя, то обрастает новыми смыслами.
При этом «Скарлет» все же картина видов, а не смыслов. Не стоит объяснять происходящее и искать между сценами прочные связи: режиссер просит зрителя лечь на траву и позволить себе закрыть глаза, чтобы прочувствовать, а не понять. Картина — манифест против вездесущего рационализма, которому мы следуем в надежде найти истину. Марчелло разводит руками — правду не отыскать в математических расчетах и схемах самолетов.
Все аллюзии объединяются одной мыслью: существование наше жестоко, но, чтобы превратить его в жизнь, придется отдаться течению. Как то было и у Овидия, в метаморфозах Марчелло все мы подконтрольны только одному чувству в разных его проявлениях. Джульетта мучается от незнакомых, непонятных ей ощущений, тянущих куда-то далеко в небо — туда, где летает Жан. Возможно, девушке всего-то и нужно броситься в объятия к авантюристу и пустить ветер в голову.