Рецензия на фильм «Древо жизни»

Джек (Пенн) вспоминает свое детство, отношения с отцом (Питт), матерью (Честейн) и братьями. Вспоминает, как менялось его восприятие окружающего мира, свои первые душевные травмы и разочарования.

В начале картины женский голос — матери героя — говорит, что прожить жизнь можно двумя способами: согласно природе и согласно благодати. Первый путь — простой, по течению, второй — трудный, по любви. «Только если любишь, жизнь не промелькнет мимо», — говорит голос. Картина так и устроена, между этими двумя способами: земным и нездешним, мгновенным и вечным. Перспектива, которая должна бы помочь проникнуть в суть вещей. Зарождение жизни на земле, падение метеорита, кипящая лава, облака, шум в верхушках деревьев, холодные звезды и мальчишки, поймавшие лягушку, — по Малику понятия одного порядка, даже вовсе одно и то же.

Герой не вспоминает свое детство, он возвращается в него. В мир, который навсегда замер с тех пор, как погиб его брат. Именно смерть мальчика запускает механизм, который заставляет героя (и, видимо, его мать) раз за разом прокручивать события этого детства. Смерть взрывает устройство этого мира и вызывает вопросы экзистенциального порядка («Почему? Зачем? Где он теперь?»), внятно ответить на которые, естественно, нельзя, но чтобы хотя бы попытаться, нужно этот мир развинтить. Разобрать его на мамины платья, порез на пятке, собаку, соседского мальчика с лишаем. Малик делает феерическую вещь: он работает с памятью, как Набоков в «Других берегах», воссоздавая детство героя как иерархию воспоминаний. Случайного прохожего-калеку детское внимание фиксирует так же отчетливо, как ужас от всякого появления отца, который, в общем-то, хороший, но почему-то всегда больно держит за загривок. Снимать воспоминания необъективно — не Бог весть какое достижение, но проекция памяти у Малика сделана по-другому.

Камера снимает не с точки зрения героя, но фиксирует того же мальчика с лишаем так, будто он имеет какое-то значение для сюжета, хотя на самом деле — просто врезался в память.

«Древо жизни» можно разделить надвое: воспоминания и молекулярно-клеточный трип, напоминающий разом и «Войти в пустоту» Гаспара Ноэ и «Фонтан» Аронофски. Вот к этим-то фрагментам картины вопросов, конечно, больше всего. Природа у Малика всегда была бесконечным источников смыслов и метафор и вообще скорее персонажем, чем фоном, но в «Древе жизни» периодически возникает ощущение, что кто-то тайком переключил на Discovery. Медузы, рыбки, птички, лягушки, динозавры, раненый родственник лохнесского чудовища — все эти милые зверушки сменяются кадрами материй и стихий. И понятно ведь, зачем это режиссеру надо. Понятно, что божественное должно придать другую глубину земному. Да, только она там и так есть. Там все хорошо, без всяких лягушек.

«Древо жизни» — бесконечно красивый, печальный, невероятно нежный фильм о, страшно сказать, жизни, времени, памяти, хрупкой реальности и любви, которая задерживается в ладони, когда все остальное утекает между пальцами. Но картине этой страшно вредит замах (и несдержанность в библейских аллюзиях).