Творцы миров: Марку Захарову -- 70 лет

Есть и такие, кто помнят мучительный процесс посадки брехтовского Артура Уи в ванну – самую горячую метафору эпохи застоя, родившуюся на бунтарской сцене МГУ, там, где теперь молятся.

И нет театрала, который не мыкался бы в толпе молящих о лишнем билетике у "Ленкома". То, как Марк Захаров пришел в этот театр в пору его кризиса и до отказа набил его зал зрителями на ближайшие десятилетия, тоже известно – молодежный по названию театр стал реально молодым и до сей поры не выказывает признаков старения. Что, по законам сцены, есть обыкновенное чудо.

Я же хочу написать о том, что мы тоже знаем, но не сознаем. О том, что Захаров, между спектаклями, создал не меньше чем свой кинематограф, который в истории кино занимает столь же уникальное место, как кинематограф Григория Александрова, первопроходца нашего киномюзикла.

Как и Александров, он успешно совместил искусство и коммерцию, открыв секрет непреходящей народной любви. Он знает рецепт успеха.

Как у Александрова, у него изощренное чувство ритма и абсолютный слух, жизнь и творчество обоих не могли бы существовать вне музыки.

Как и Александров, он не чурается властей как необходимого зла и одновременно оппозиционен любому рабству, имея в идеале человека свободного и гордого.

Как и Александров, он выбрал жанр сказки. Мечты. Сна, который может быть и счастливым, и кошмарным. Сон порожден реальностью, но отбирает из нее сущность – то, что будоражит душу. Во сне возможно все, любой полет фантазии. Сон – это Кафка, это Оруэлл, это любимый автор Захарова Евгений Шварц. Сны недаром считают вещими – они предостерегают. Все это совпадает с художественным методом Захарова как на сцене, так и в кино.

Это сны богато декорированные, пышные, их смех набряк слезами. Сны ткут свой мир, при всей условности достоверный, там очевидное в том же ряду, что невероятное. Во сне нет бытовой логики, там мысль свободна, ей просторно.

На этом сходство с Александровым заканчивается. Захаров не мог бы сделать "Веселых ребят". Он оптимист грустный, хорошо обученный историей родной страны. Но печаль его светла. Мхатовская "Синяя птица", пленившая будущего режиссера еще в семилетнем возрасте, научила его ценить в искусстве ощущение чуда и волшебства.

Такое кино. Он к нему подбирался постепенно, начав с соавторства в сценариях "Земли Санникова" и "Звезды пленительного счастья". Там обозначились две главные привязанности его души – любовь к построению романтических миров и склонность исследовать родную ментальность в ее историческом развитии. О том, как глубоко он эту ментальность ощущает, говорит всенародный успех написанных им "писем красноармейца Сухова" в "Белом солнце пустыни". В них уже есть все, за что мы полюбим Захарова, – душевный свет и сказовый слог, изящнейший артистизм в развитии мысли и фирменная самоирония.

Его первый самостоятельный фильм "12 стульев" явился на свет уже при наличии ленты Гайдая, снятой шестью годами раньше. Разница между ними не только в том, что Захаров снимал для ТВ, и четырехсерийный формат позволил ему полнее следовать тексту Ильфа и Петрова. Его фильм ближе к роману не по метражу, а по духу: Гайдай сосредоточился на комических гэгах книги – Захарову дороже ее ирония. И в соревновании двух Бендеров победителем вышел Андрей Миронов – в его Остапе есть артистизм. Переиграл соперника и композитор Геннадий Гладков – написал не попевки-галопы, а музыкальную драматургию. Это был мюзикл, где юмор таился в музыкальном существовании героев; великолепный жест, которым Миронов в знойном танго ронял партнершу в неизвестность, стал ноу-хау будущего кинематографа Захарова.

Потом появилось "Обыкновенное чудо" – наиболее гармоничная лента мастера, вошедшая в тройку самых "рейтинговых" наряду с "Иронией судьбы" и "Семнадцатью мгновениями". Олег Янковский в роли Хозяина-волшебника в сущности представляет самого Захарова – экспериментирует с судьбами, учиняет героям испытания и смотрит, что из этого выйдет. А когда подобно пушкинской Татьяне герои начинали вести себя независимо, бросая судьбе вызов, Волшебник испытывал восторг перед силой человеческого духа, а зритель переживал тот самый катарсис, который есть признак высокого, целительного искусства.

Это замечательно красивый фильм. Захаров, как мало кто из режиссеров, знает толк в красоте внешней и внутренней, его герои излучают свет, а фильмы обладают аурой и редким обаянием. Его стихия – бравура, маски, феллиниевы духовые оркестры, марширующие в самых неподходящих местах, абсурд, ставший бытом, гротеск, ставший нормой. Здесь все преувеличено: характеры, шляпы, взрывные эмоции, снайперская точность философем и неземная красота юности. Герои, при всем разнообразии актерских красок, – типы, квинтэссенции, функции, в которых угадывается пышный хвост аллюзий.

Кинотусовка шедевр не заметила, Захарова по-прежнему считали человеком сугубо театральным, между делом сгулявшим в смежную отрасль. А тем временем, как и Ролан Быков в "Автомобиле, скрипке и собаке Кляксе", он предлагал новую гармонию театра и кино – практически новый киноязык, рождавшийся на стыке искусств. Это был дивный союз: театральный пафос виртуозно сбивался на лету бытовой интонацией, литературная природа речи героев оправдывалась остраненностью изобретенного им жанра философской музыкальной сказки.

В ту пору только два кинорежиссера пошли против течения, разрушая стереотип музыкального кино как не отягощенного мыслью развлечения – Боб Фосс в США ("Весь этот джаз") и Марк Захаров в СССР (все фильмы, сделанные в содружестве с драматургом Григорием Гориным). Начиная с фильма "Тот самый Мюнхгаузен" Захаров и Горин работали в кино вместе. Они совпадали в мироощущении и чувстве юмора, идеально дополняя друг друга. С приходом Горина кино Захарова стало более горьким, в нем появились острота парадокса, интеллектуальная загадка и та многослойность, которая делает довольно сложные фильмы увлекательными для любого зрителя – каждый снимал те слои смыслов, которые ему по силам. В ход пошли знаменитейшие литературные герои – традиция, заложенная ими еще в спектакле "Тиль", где оба на основе романа де Костера вышили свои аллегорические узоры. Мюнхгаузен и Свифт в фильмах имели еще меньше отношения к первоисточникам – они нужны как варианты Волшебника, как творцы миров и насмешники над людскими несовершенствами. Но теперь это еще и носители мировой скорби – они болезненно ощущали порчу в людях и даже ею мазохистски любовались. Горько смеялись над нравами, но не имели надежды их исправить. Всех их играл Олег Янковский, сохраняя функцию романтического скептика, резонера и демиурга, которому ничего не стоит переписать историю набело, ибо что есть наш мир, как не плод драматургической фантазии!

Самый мрачный фильм Захарова – "Убить дракона" по опальной пьесе Шварца. "Дракон" давно преследовал режиссера – он его ставил еще в театре МГУ, пока спектакль не запретили. Образ дракона появлялся даже в светлейшем "Обыкновенном чуде" – как рисунок на ткани, его легко было распороть ножиком. В разгар перестройки стало можно поставить его в кино, и Захаров сделал фильм потрясающий, даже вполовину не оцененный критиками.

Он почти отказался от музыки, но фильм все равно сохранил музыкальность и местами воспринимается как трагическая оратория. Янковский здесь в роли Дракона, который, при всей кошмарности, есть не исчадие ада, а тот же земной волшебник и демиург, только окончательно разуверившийся в людях. Он почти страдает, видя, как легко люди унижаются перед властью, теряют лицо, добровольно становятся слепцами. Это Хозяин, который пришел к выводу, что люди не доросли до свободы и не умеют ею пользоваться.

Вывод, как показали ближайшие годы, был пророческим.

Поэтому так пессимистичен финал. Дракон повержен, но драконы, которых он ввинтил в людей, живы. Люди остаются рабами, свобода их пугает.

Захаров поставил 7 фильмов. Они восхищают бурной талантливостью каждого, кто на экране и за экраном. Собрав в "Ленкоме" коллекционную актерскую команду, он и в кино пришел со своими звездами (Леонов-Ларионов-Чурикова-Абдулов-Янковский-Збруев), к которым присоединялись такие "люди со стороны", как Андрей Миронов, Юрий Соломин, Екатерина Васильева, Ирина Купченко и Вячеслав Тихонов. Мало кто из режиссеров дарил нам такие звездные фильмы.

А если суммировать все, сделанное Марком Захаровым в кино и театре, мало кто дарил своим зрителям столько любви, нежности и счастья.

Пусть в день юбилея все это, умноженное, вернется Волшебнику сторицей.