За что мы полюбили фильмы Аличе Рорвахер — «Чудеса», «Химеру» и «Счастливого Лазаря»?

Магический неореализм: обыкновенные чудеса Аличе Рорвахер

Гипнотизирующий термин родился в кинокритических кругах после премьеры «Химеры» (формулировку мы позаимствовали у киноведа Всеволода Коршунова). Удивительно то, как емко титул отражает устройство мира и вибрации воздуха на экране. В каждой картине, будь то художественное кино или документальное, короткий метр или фестивальная драма, Рорвахер нежно любуется своими чумазыми подопечными: не счастливыми, не несчастными, а обыкновенными живыми людьми, которым чаще всего некуда податься, а потому они остаются на том месте, где родились. 

Крестьяне («Счастливый Лазарь»), фермеры («Чудеса»), сиротки («Ученицы)» и даже мелкие воришки и расхитители гробниц («Химера») — кого только не носит на своих плечах Италия — находят радости в умопомрачительно простых вещах: свете, пробивающемся через трещину в стене, танцах в прибрежном кафе или сочном арбузе, который соком стекает по румяным щекам. Детям древней страны некогда удивляться: Орфей может оказаться соседом, музыка – сбежать из недр органа и проследовать за путниками, а святые такие же люди, которые работают на земле, чтобы наступило завтра. Не хватит никакого воображения, чтобы заключить, что все мифы, легенды и жития – такая же быль, как сиротливая бедность и бесправие маленького человека перед лицом вечности. Реальная история обманутых людей оборачивается странствием Лазаря по Италии сегодняшнего дня, а вход в подземный мир прячется где-то за статуей — нужно только его найти. 

Волшебство в фильмах Рорвахер не выдуманное, а осязаемое и понятное, близкое и улыбчивое (если волшебство вообще может улыбаться, то Аличе точно знает как). Оно не оторвано от скудных реалий, социальной несправедливости и правды жизни и не стремится выступить занавесом эскапизма. Если верить итальянской кинематографистке, обыкновенное чудо — то, что происходит, пока ты считаешь ворон от скуки. Главное, не забывать смотреть под ноги.

Адриано Тардиоло в роли Лазаря на кадре из фильма «Счастливый Лазарь»

Археология сказок: земля, культура и труд

Земля в фильмах Рорвахер одновременно и тактильная, и абстрактная категория. В «Чудесах» и «Счастливом Лазаре» фермеры и крестьяне работают с почвой, на щеках оседает пыль, а под ногтями скапливается грязь. Жизнь подчинена циклам созревания табака и меда, а труд — единственное лекарство от горя. В единстве со стихией кроется созидание будущего и узнавание прошлого. Рорвахер говорила о том, что мы и есть наслоение земли, а земля в Италии — колыбель, баюкающая вечность. Под покровом Апеннинского полуострова покоятся этрусские сокровища, которые стали своеобразными корнями для следующих поколений. Люди в фильмах Рорвахер прирастают к родному месту: итальянцы будто взошли на благородной почве ушедшей цивилизации.

Археологию можно считать ключом режиссерского метода Рорвахер: научная дисциплина подозревает счастливый брак культуры и труда — категорий, воспетых в фильмах итальянки. Без физического погружения в землю и быта раскопок невозможно по-настоящему постичь и понять культурный слой утонченных статуй. Загадки Италии по-настоящему занимают Рорвахер, но режиссерка не сомневается: все постичь невозможно, и иногда тайна так и остается тайной, как бы ни хотелось ее раскрыть. 

Джош О’Коннор в роли Артура на кадре из фильма «Химера»

Мурмурации персонажей

Мурмурация — явление скоординированного полёта огромных стай птиц, образующих динамические объемные фигуры переменной плотности.

Можно сказать, что по принципу мурмураций организованы и персонажи в фильмах Рорвахер, часто одиночки, но никогда не одни. Босоногие и хромые, помятые и пьяные, девушки и юноши с разбитыми сердцами и горящими глазами, старики, чьи лица испещрены морщинами, все они составляют общий рисунок мизансцены. Именно в разобщенной общности людей оживает и расцветает пространство кадра — динамичное, переменчивое, живое.

В фильмах Рорвахер часто можно увидеть непрофессиональных артистов: никогда не снимавшийся в кино Адриано Тардиоло с запредельным уровнем искренности сыграл Лазаря, а деревенские жители и не помышляли оказаться на экране, но сказочница Аличе забирает с собой родных, друзей и случайных прохожих — только бы в кадре воцарились витальность и подлинность. Старшая сестра и творческая соратница кинематографистки Альба Рорвахер выступает своего рода проводницей и стержнем трепетных мурмураций. 

Дети и старики не играют, а существуют в кадре, привносят в кино бытовую жизнь, даря режиссерке возможность запечатлеть красоту обыкновенного и поэзию лиц с узорами трудовой усталости. Аличе любуется каждым на своем празднике, гладит по голове, расчесывает волосы и поет колыбельные на ночь, даже если на всех горит одна лампочка. В органичном симбиозе постановочного и документального считывается неподдельная непосредственность и детство человечества перед позой вечности: по сравнению с возрастом планеты люди только появились на свет. 

Альба Рорвахер в роли Анжелики на кадре из фильма «Чудеса»

Поцелуй вечности у стен Вавилона

Пространство — наиболее точный параметр для фильмов Аличе Рорвахер. Менее всего картины итальянской прядильщицы магического реализма похожи на линейные истории, которые движутся по хронологии от начала к концу через середину. Рамка кадра отчаянно пытается ухватиться за жизнь в моменте, но разве поспеешь? Быль с босыми пятками убегает дальше, взмывает ввысь и заметает следы. Сжимается и время, которое то останавливается, то наматывает круги на циферблате быстрее: смотря фильмы Рорвахер, сложно понять, но можно прочувствовать кожей, что же такое вечность. Прошлое, будущее, завтра и навсегда не исключают друг друга, а происходят здесь и сейчас, а значит, любовь если родилась, то не умрет никогда, а если умерла, то родится завтра. 

В кинематографе Рорвахер не существует противопоставлений — под общим крылом мирятся любые антитезы. Ничто не исключает другое: святые и грешники, химеры и банкиры, фильмы и книги, секреты и сказки, смерть и бессмертие объединяются в вихре общего сознания, одного на весь мир. Даже отделить фильмы Аличе один от другого не получается — ленты образуют одну вибрирующую волшебством материю, в которой можно увидеть больше, стоит только закрыть глаза и подставить щеку для поцелуя вечности.

Мила Бугане в роли Флоры на кадре из фильма «Ученицы»