В прокат вышла «Аллея кошмаров» — новая картина мексиканского постановщика Гильермо дель Торо, которая повествует о выдающемся менталисте Стэне (Брэдли Купер): тот овладел мастерством обмана и научился использовать самые потаённые страхи зрителей во благо своего грандиозного шоу (подробнее — в нашей рецензии). Рассказываем о пяти узнаваемых чертах автора, которые помогут понять его одиннадцатый фильм, и выясняем, почему в работах дель Торо человек всегда страшнее монстра.
Гильермо дель Торо из тех постановщиков, которые чаще всего равнодушны к людским судьбам, но неизменно очарованы изгоями, мутантами и мифическими существами. Обаятельный чудак, он и сам когда-то чувствовал себя аутсайдером в чужой культуре: его первый дорогой американский проект с треском провалился в прокате, а сотрудничество с Вайнштейном отфутболило юного режиссёра к родным просторам (впрочем, ненадолго — после испаноязычного «Хребта дьявола» автор вернулся в Голливуд). Наиболее запоминающийся монстр в карьере дель Торо, что показательно, встречается в одном из его самых мейнстримных фильмов. Хеллбой, рогатый и красный чертёнок, на протяжении двух частей выбирающий между миром людей и своим истинным инфернальным предназначением, надолго стал олицетворением инаковости и непохожести, пугающей обывателей.
Многие монстры дель Торо, может, и не хотели бы находиться в извечной борьбе с общественными стереотипами и предрассудками, да не могут — людская глупость оказывается круче рогов Хеллбоя и катаны Блейда. Последний, к слову, тоже выступал альтер эго автора и оказался на перепутье: полувампир и получеловек, он выбрал борьбу с тьмой, но сам остался в гнетущем одиночестве. Режиссёр не строит иллюзий по поводу протагонистов, однако из раза в раз с вдохновенным гуманизмом даёт им шанс: в «Форме воды» — на любовь с прекрасной немой девушкой, во всё том же «Блэйде 2» — на поиски родственной души.
Если люди и оказываются в центре авторского внимания, то только при взаимодействии с потусторонним. В «Хребте дьявола» мальчишка попадает в детский приют и знакомится с его сумрачным обитателем — призраком ребёнка, который хранит страшную тайну. Образы полтергейстов у дель Торо поэтичнее, чем у большинства других авторов-мистиков: это или духи прошлого, или гнетущие воспоминания, или фантомы несбывшихся надежд (хотя чаще — всё сразу).
Хунио Вальверде в роли Санти на кадре из фильма «Хребет дьявола»
Но есть и другая сторона: например, мифические существа из «Лабиринта Фавна» становятся грустной метафорой детского восприятия трагедии: чтобы пережить ад, творящийся во времена Гражданской войны в Испании, девочка убегает от реальности в пугающий, но по-своему дружественный мир фантазии. Призраки, монстры и мутанты соседствуют с людьми, но только неиспорченный и искренний герой (именно поэтому на первый план выходят дети) может найти следы потустороннего.
Ну и какой же фильм дель Торо без нацизма. Гитлеровские солдаты появляются в первом «Хеллбое» — Крёнен, гниющая, но не умирающая биомашина, которая, подобно нацистской идеологии, уничтожаёт всё живое вокруг. В «Аллее кошмаров» солдат на экране уже нет, но по радио и на страницах газет то и дело мелькают новости о начале большой войны и столкновениях на территории Европы: так дель Торо проводит параллели между героем, теряющим человечность, и торжеством гитлеровской философии. Нацизм для мексиканца — абсолютное зло, а ключ к такой ярой ненависти, как водится, кроется в самом начале его творческого пути.
Дело в том, что дель Торо с детства крайне ревностно относится к испанской культуре, и в частности к теме Гражданской войны. Франкистский фашизм и гитлеровский нацизм для него тождественны и антигуманны по своей натуре, так что неудивительно, что мастер из фильма в фильм пытается больно кольнуть их апологетов (в его новой работе, «Пиноккио», действие и вовсе будет разворачиваться в Италии Муссолини). Военная форма у автора — клеймо антагонизма: скажем, главный злодей «Лабиринта Фавна» — капитан Видаль, который пытает и убивает партизан без угрызения совести, не расстаётся со своим обмундированием.
Хотя достаётся, конечно, не только двум этим идеологиям. В своих англоязычных опусах режиссёр критикует американскую мечту, консьюмеризм и консерватизм — все эти ипостаси ярче всего проявлялись в герое Майкла Шеннона из «Формы воды». С одной стороны, этот персонаж — типичный обыватель: у него есть уютный дом, любящая жена, дорогая машина; с другой — узурпатор, который готов пойти на всё, лишь бы вписаться в конъюнктуру и оставить нетронутым порядок вещей. Он, к слову, тоже военный, хоть и на протяжении всей истории скрывается за гражданским костюмом.
Всех злодеев дель Торо, несмотря на разнящиеся жизненные взгляды, объединяет жуткая черта: ближе к финалу начинает разлагаться не только их душа, но и тело — в «Аллее кошмаров» антигерой Брэдли Купера превращается в циркового зверя, в «Лабиринте Фавна» Видаль ходит с разорванной щекой и истекает кровью, а во всё той же «Форме воды» у антагониста гниют пальцы.
Какими бы уникальными ни казались нам миры дель Торо, большинство его фантазий связано с уже существующими легендами, мифами и классической литературой. В фильмах режиссёра протагонисты идеально вписываются в морфологию волшебной сказки: здесь и отлучка родственников (смерть родителей в «Хребте дьявола» и даже «Багровом пике»), и нарушение запрета (в «Лабиринте Фавна» девочка встречает магических существ, когда ослушивается няню и покидает дом), и даже трансфигурация (в «Форме воды» героиня прыгает с амфибией в водоканал, и у неё появляются жабры).
Настолько же тесно миры дель Торо связаны и с мифологией. Бледный человек из «Лабиринта Фавна» — мужское воплощение древнегреческого персонажа Ламии, а сериал «Охотники на троллей» отсылает к скандинавской культуре. Важно, что режиссёр не ограничивается эстетикой одного конкретного региона: для него, уроженца Мексики, увлечённого Европой и живущего в США, границ почти не существует, а значит, и в фильмах люди-амфибии могут соседствовать с феями и красными дьяволятами.
Наконец, другая важная составляющая фильмов дель Торо — литературоцентричность. Хоть автор и сам пишет сценарии, его фильмы нередко преисполнены аллюзиями на европейскую готику: «Багровый пик» — один большой оммаж не только картинам Роберта Уайза и Джека Клейтона, но ещё и «Дяде Сайласу» Джозефа Шеридана Ле Фаню или мрачным романам Анны Радклифф. «Аллея кошмаров» — и вовсе экранизация провокационного нуара Уильяма Линдсэя Грешема, что с головой выдаёт её кольцевая композиция и обилие диалогов. В фильмах дель Торо только и остаётся угадывать, чем был вдохновлен тот или иной сюжетный поворот или хитрая деталь в углу комнаты.
Другой источник вдохновения дель Торо — дешёвые ужастики, нуары и триллеры, которые автор смотрел в детстве. «Форма воды» — неприкрытая фантазия на тему любви женщины и монстра из «Твари из Чёрной Лагуны», «Тихоокеанский рубеж» — безумный кайдзю-экшен о гигантских роботах, и даже «Мутанты», самая неудачная работа автора, скрывает за бесхитростным сюжетом телесный кроненберговский ужас и внешне напоминает трешевые боевики 80-х о крысах-убийцах и муравьях-людоедах.
В фильмах дель Торо безостановочно сражаются высокое и низкое, глубокое и безвкусное, романтическое и грубое. После очередной мелодраматической сцены в «Форме воды» Майкл Шеннон отрывает гниющие пальцы, а в «Аллее кошмаров» нежная первая половина сменяется холодным и жестоким нуаром. За это умение совмещать несовместимое зрители и любят картины дель Торо: с одной стороны, это жанровое кино, с другой — гармоничное авторское высказывание на самые противоречивые темы.
Не выдерживает этот баланс разве что «Тихоокеанский рубеж»: картина, где гигантские роботы сражаются с безжалостными кайдзю, по сей день остаётся самой зрительской и прямолинейной работой автора. Правда, даже это не делает её хуже — лишь, напротив, показывает, что режиссёр может преуспеть в крайностях жанра.
В последние годы режиссёр сменил сеттинг Гражданской войны в Испании на старые американские переулки 40-х и 60-х, а проблематика диктаторских режимов уступила место страху перед холодной или мировой войной. Теперь герои ходят в костюмах, каждый кадр цитирует стильный неонуар, мелодраму или мюзикл, а самого дель Торо, пожалуй, чаще, чем обычно, хулят за самоповторы.
Хотя если всмотреться в «Форму воды» или «Аллею кошмаров», то станет ясно, что автор обратился от одной мифологии к другой — философии американской мечты, культуры и смерти. Он и раньше препарировал классику янки («Хеллбой» — экранизация культового комикса Майка Миньолы), но теперь, окончательно сроднившись с местом, стал вникать в историю другой страны не как чужеземец, а как её постоянный резидент.
Его герои всё так же бегут — только теперь не в лабиринты Фавнов или подвалы с призраками, а в мир кино и музыки. Единственный способ коммуникации героини «Формы воды» и её любовника-амфибии — старые фильмы и песни. По злой иронии два немых существа связаны сначала с помощью культуры, а потом физически — эта близость сильнее всяких слов.
В «Аллее кошмаров», стилизованной под мрачные нуары, искусство для дель Торо становится разобщающим фактором. Менталист Стэн неправильно распоряжается своим даром и ломает судьбы людей, в очередной раз невольно напоминая, сколь высока ответственность художника перед своими зрителями. Ретромания дель Торо — не модная жажда ностальгии, а поиск вещей и мыслей прошлого, которые могут связать поколения, жизни и личности настоящего. Выводы, впрочем, не всегда утешительны: человечество хуже монстров, в искусстве прошлого не обязательно получится найти утешение, а фантазия может обжигать сильнее реальности. Дель Торо неспешно дополняет свою картину мира новыми и не похожими друг на друга фильмами, так что остаётся лишь гадать, в чём признается его новая сказка.