Гаспар Ноэ, стиль – это я: рецензия на фильм «Вечный свет»

«Тебя уже сжигали на костре?», – буднично, иронично и как бы между прочем спрашивает Беатрис Даль у Шарлотты Генсбур, других имен или масок у актрис не будет: они играют в самих себя, будто обнажаясь перед зрителем. О наготе буквальной и постыдной заговорит Беатрис Даль, однажды ей пришлось сниматься обнаженной перед толпой мужчин из массовки, опыт не самый приятный, но это же кино? Кино и пытается появится на свет (вечный) за пределами уютной комнаты с тлеющим камином, где беседуют актрисы. Беатрис – будто неопытная роженица, в павильоне должен быть снят ее режиссерский дебют.

Как только разговор закончится, действие станет похоже на спектакль иммерсивного театра, нервную прогулку по съемочной площадке, бесцельное брождение по кругу хаоса. Из огня да в полымя: крики, разборки, недовольные актрисы и недовольные костюмеры, случайные гости, журналисты и амбициозные дебютанты. Оператор неотрывно следуя за участниками этой пляски смерти дышит в затылок то одному, то другому или даже двум людям одновременно. В распоряжении Гаспара Ноэ не один, а два экрана – два окна через которые можно подглядывать. Они образуют своего рода сакральный диптих (почти что иконостас), молитвы произносится тоже две: за кино и за ведьмовство, знак равенства будет прочерчен позже.

С самого первого кадра, предтечи, Гаспар Ноэ сражает зрителя неймдпроппингом и не стесняется быть фамильярным, если Достоевского он награждает фамилией, то все прочие просто Жан Люк, Карл. Т., Райнер, свои люди – Гаспар с ними на ты. Одно имя виновника этого шабаша Ноэ опускает, не называя вслух – Ив Сан Лоран. Неоновая геометрия огня выросла в высказывание из рекламного ролика одежды, автора изнанкой не спрятать (ни того, ни другого). Не церемонится Ноэ и с другой «святостью»: посреди истерики, из ниоткуда послышаться ноты гимна Каннского смотра, пьесы «Аквариум» из сюиты «Карнавал Животных», которая с 1987 года открывает показы во дворце фестивалей (хотя сюда напрашивается «Пляска смерти» того же композитора). Сам Сен-Санс ее считал баловством, запрещал издавать при жизни (кроме «Лебедя»), но кинематографистам музыка пришлась по душе, она звучала и у Феллини, и у Триера, и у Малика. Какое теперь дело до мнения автора? Кино само себя снимает, музыка сочиняет, а когда родилась родителю перестает принадлежать однажды и навсегда - кажется, что в «Вечном свете» Ноэ проговаривает и это.

Беатрис Даль в роли самой себя на кадре из фильма «Вечный свет»

Но это кино и муки творчества, после цитаты Достоевского на экране появятся ведьмы, как и в документальном фильме 1922 года Беньямина Кристенсена они живут черно-белой хроникой (порой даже кажется, что Ноэ унаследовал кадры оттуда). Если не пускаться в долгий путь воспоминаний о гонениях, а свести охоту к догме одной строкой, то женщине необходимо заслужить оправдание на протяжение веков. И лучшее из всех возможных – это смерть. Беатрис рассказывает Шарлотте практику времен инквизиции: обвиненную в колдовстве кидали в воду, если всплывет, значит ведьма, нет – не виновна. Наедине, ловя на лицах отблески камина, актрисы приукрасят, костер – это сексуально, женственно, красиво – весь мир у твоих ног. Но стоит оказаться за порогом кулуаров, им придется бесконечно оправдываться, извиняться, искупать свою вину: не только Беатрис и Шарлотте, но и прочим девушкам вокруг (в том числе Эбби Ли из «Неонового демона»). Будничная жертва и рутинный ритуал: извиняться, чтобы иметь возможность поговорить с ребенком, извиняться за другой язык, извиняться за тусклость кожи, не только перед мужчинами, но и перед другими женщинами.

Кино Ноэ снова циклическое, эмоциональное и заряженное на эмпатию (почти насильственную), техники горения заживо режиссер бескорыстно передает зрителю - этот опыт больше ему не принадлежит. А творческому шабашу даруется индульгенция заревом этого вечного света. Басен и легенд о «богухульных» и не гуманных выходках гениев на съемочных площадках множество: сотни дублей Кубрика, сожженные коровы Тарковского, да и сам Ноэ небезгрешен, сцена изнасилования в «Необратимости» созвучна горению заживо. За все это актрисы, женщины, ведьмы вроде того, что возносятся и причисляются к лику святых – каркас для сожжения превращается в распятие. Впрочем, Ноэ слишком ироничен и в этом его сила: будь это тяжеловесные библейские аллюзии на деву Марию или Магдалену, этому шабашу не удалось бы превратиться в кино, но перефразируя Бунюэля, которым заканчивает и Гаспар: слава Богу, что он атеист.