Город, которого нет: рецензия на фильм «Универсальный язык»

Солнечный, морозный и сюрреалистичный Виннипег. По улицам бродят взбунтовавшиеся индейки, школьники бегают в поисках топора, местный экскурсовод (Пируз Немати) проводит группу по главной достопримечательности города — заброшенному торговому центру. А ещё почти все местные почему-то говорят на фарси, пьют чай из армуд и обвешивают стены иранскими коврами. В этот чудной вихрь людей и историй попадает клерк Мэттью (режиссёр фильма Мэттью Ранкин). Он приехал навестить мать, которую не видел несколько лет. Но в попытках найти родственницу герой, кажется, теряет себя.

Мэттью Ранкин в роли Мэттью на кадре из фильма «Универсальный язык»

«Универсальный язык» — кино, обреченное на судьбу аутсайдера. Это фильм на стыке культур, реальностей и направлений. Эстетика скучной канадской провинции с бруталистскими постройками здесь сталкивается с атмосферой и красками шумной иранской столицы Тегерана. Ностальгию по детству и малой родине режиссер смешивает с приемами из тысячи фильмов и единиц контента, которые он когда-то видел: от мастеров национального кино вроде сюрреалиста Гая Мэддина и — без шуток — телевизионной рекламы до тихих драм Киаростами и «Цвета граната» Параджанова. А постмодернистские упражнения к финалу сменяются болезненной искренностью.

Ранкин играется с этими материями не забавы ради. Режиссер попробовал себя везде и во всем: он работал над документальными фильмами, анимацией и рекламой канадских парков, говорит на французском, английском и фарси, а в 21 год уехал в Иран, чтобы поступить в местную киношколу — да и самого себя, по сути, называет интернационалистом. Ранкин впитывает все культуры и течения как губка и удивительным образом не теряет собственного лица. Более того: «Универсальный язык» — чуть ли не эталонный манифест ненавистника постковидной эпохи. Времени, когда не только страны, но и люди изолируются друг от друга. Своим фильмом режиссер в ответ как бы стирает все существующие и мнимые границы: наций и государств не существует, мы все — жители морозного Виннипега.

Кадр из фильма «Универсальный язык»

«Универсальный язык» так легко обескураживает с первых минут. Герой — а вместе с ним и зритель — попадает в какую-то незнакомую, неправильную среду. Это вроде бы Канада, но на зданиях висят вывески на фарси. Это вроде бы реальность, но в эстетике кукольных миров Уэса Андерсона: мясники признаются в любви индюшкам, школьники носят костюмы Граучо Маркса, а экскурсоводы показывают туристам чемодан, забытый на автобусной остановке, — все это в окружении бруталистских высоток и ярких бежевых спальников. Да и сюжет в классическом понимании отсутствует: даже если внимание камеры приковано к кому-то из героев больше чем на пять минут, персонажи делают самые обыденные вещи. Например, томно пьют чай, чистят снег или ходят с пакетом орехов по кладбищу.

Мэттью Ранкин в роли Мэттью на кадре из фильма «Универсальный язык»

Сними эту историю человек с совершенно другим складом ума, происходящее на экране начало бы раздражать через полчаса. Но Ранкин искренне любит всех героев-чудаков и упивается любыми недоприключениями, которые выпадают на их участь. Кроме того, материал навеян режиссеру интимными переживаниями: в сюжет вошла часть снов постановщика об умершей матери — и особо сильно эта боль ощущается в финале картины. Из шутливого ностальгического воспоминания фильм переходит в откровенное и очень болезненное высказывание об одиночестве, страхе оказаться чужим среди своих и разрыве тонких связей с людьми и местом.

Вернувшись в родной город, Мэттью пытается почувствовать себя на своем месте — но чем больше времени проходит, тем быстрее герой (буквально) теряет лицо. Вывески на фарси, странные подростки и родная мать, которая уже давно живет с новым сыном, — пространство буквально выгоняет протагониста обратно, в серые офисные здания Квебека, откуда он приехал. Спасти ситуацию, по Ранкину, вполне возможно: чтобы не чувствовать себя одиноким, достаточно лишь приложить немного усилий и понять «другого». Не спорить и не задавать вопросы, а взять и молчаливо закатать купюру под лед — просто потому, что так надо. Эмпатия, может, и не растопит вечные виннипегские сугробы, но точно согреет сердца людей.