«Не хочется стать заложником образа трэшодела»: интервью с Кириллом Соколовым, режиссёром «Папа, сдохни» и «Оторви и выбрось»

Мы поговорили с Кириллом о том, откуда растут корни его уникального стиля, как он переживал западный успех «Папа, сдохни» и почему для него важно снимать разное кино.

Есть такое понятие, как «синдром второго фильма» — мол, дебют ещё можно случайно сделать хорошим, а вот следующая картина точно расскажет всё о режиссёре. Вы чувствовали какой-то дополнительный груз ответственности, снимая «Оторви и выбрось»?

Да нет. Ну ты, конечно, переживаешь, пытаешь сделать по-другому, улучшить что-то или поменять. Но когда мы начали готовить этот фильм, у нас ещё не случилось западного успеха с «Папа, сдохни» — случился только отечественный провал в прокате. И я был в таком отчаянии. Казалось, что второй раз так обосраться уже не смогу, что бы я ни сделал.

И уже потом, в процессе, когда готовились к съёмкам, оказалось, что нет, на самом деле с «Папа, сдохни» всё прекрасно. Если бы сразу был молниеносный успех, думаю, меня бы терзали какие-то сомнения. А так — нет.

Как раз хотел поговорить про западный успех «Папа, сдохни». У фильма какое-то время было 100% положительных рецензий на Rotten Tomatoes, Slant Magazine добавил его в список ста лучших экшен-фильмов десятилетия. Для вас что-то поменялось после всего этого?

Роджер Уотерс ещё включил в десятку лучших фильмов года! (Смеётся.) Что мне особенно лестно.

Я очень рад — это обеспечивает меня работой и даёт заниматься кино дальше. Главный бонус в том, что я могу выдохнуть немного, и у меня теперь есть ресурс на следующий фильм — а потом ещё один фильм. Ну и просто приятно, когда твою работу замечают. Ты ж всё равно в первую очередь делаешь кино для зрителя. По крайней мере, я делаю зрительское кино, как мне кажется.

И по мне больно ударило, что фильм [«Папа, сдохни»] в своё время не дошёл до зрителя. А этот поздний успех — неплохое утешение.

Софья Кругова в роли Маши на кадре из фильма «Оторви и выбрось»

И «Папа, сдохни», и «Оторви и выбрось» — кино про семью, по сути. Эта тенденция исходит из чего-то личного или семейная тема — просто удобный, что ли, трафарет для драматургии?

С одной стороны, да, семья — отличная метафора. Если ты хочешь говорить о каких-то более масштабных социальных проблемах, семья может быть хорошей ролевой моделью для этого. С другой стороны, «Оторви и выбрось» всё же менее социальный, чем «Папа, сдохни». Он более личный, трогательный.

Но да, я уже поймал себя на мысли, что мне пора завязывать с семейными фильмами. Это какая-то ловушка. У меня есть ещё один замысел картины на семейную тему, и я для себя сформулировал, что это будет такой завершающий фильм моей «семейной трилогии». Причём это будет не следующий фильм, я его сделаю через какое-то время.

Потому что сейчас мы с Артёмом Васильевым [продюсером фильма «Оторви и выбрось», производство Metrafilms, — прим. ред.] работаем над большим приключенческим фильмом про [Станислава] Курилова — это океанолог, который хотел сбежать из Советского Союза, спрыгнул с корабля и трое суток провёл в открытом океане. Это будет совсем не похоже на мои два предыдущих фильма.

Я читал про этот фильм. Там, кажется, ещё Козловский должен играть?

Да, всё так. Плюс я сейчас с братом дописываю сценарий комедии — уже совсем, наверное, не «чёрной». Просто хорошей комедии.

А сможете удержаться от крови и любимых приёмов визуальных? Мне нравится как раз, что в «Оторви и выбрось», при всей смене интонации и жанра относительно «Папа, сдохни», всё равно видно, что это кино Кирилла Соколова.

Ну я надеюсь, то, что это кино Кирилла Соколова, будет видно в любом фильме — независимо от жанра. Потому что всё равно есть какой-то вкус сформулированный, всё равно тебе одни и те же вещи кажутся хорошими. Но при этом хочется стараться делать разное кино и по-разному. При том что «Оторви и выбрось» (как и «Папа, сдохни») — тоже чёрная комедия и тоже про семью, всё-таки это совсем другое кино. Хочется меняться, развиваться, но при этом всё равно не изменять себе.

Александр Яценко в роли Олега на кадре из фильма «Оторви и выбрось»

Вы во всех интервью всегда легко говорите о своих референсах. Вот мне стало интересно, откуда растут ноги у ваших постоянных визуальных приёмов. Вы, например, очень «зумы» любите…

Да, мой оператор уже плачет крокодиловыми слезами, когда я прошу его использовать зумы. (Смеётся.) Но я обожаю зумы, мне кажется, это так смешно. Это сама по себе такая глупость. Я просто люблю старые кунг-фу-фильмы, спагетти-вестерны, и вот это «вжух» добавляет сразу такого идиотизма в происходящее. Классно же.

А вечные красно-зелёные интерьеры в домах и квартирах? Это Вонг Кар-Вай?

Скорее всего, да. Или какие-то корейские фильмы, которые я смотрел в детстве. Мне просто нравятся плотные цвета в фильмах, когда цвет прям льётся на тебя с экрана. Плюс у нас в России просто нет яркого кино. У нас нет цветного кино. У нас всё очень монохромное, как правило. Редко кто осмысленно работает с цветом в российском кино. И, конечно, ещё поэтому хочется так зарядить…

На контрасте сыграть.

Да.

Ещё в интервью после «Папа, сдохни» вы говорили, что следующим хотите снять эдакий отечественный «Дилижанс», что это будет такой фильм-погоня. Это ведь и есть «Оторви и выбрось»?

Да, так и есть. У меня теперь когда про жанр спрашивают, я не говорю, что это чёрная комедия — потому что про «Папа, сдохни» был самый популярный комментарий, мол, «А где тут смеяться?».

Это опасно — потому что тут есть и драма, и приключение, и экшен. Фильм-погоня — не жанр, конечно, но зато это определение хорошо описывает то, что вы увидите, и никого не обманет. Вот скажешь «комедия», а там ведь много несмешных моментов, и у кого-то такое может вызвать недоумение.

Ещё вы говорили в интервью про «Диких сердцем» Линча как референсе к «Оторви и выбрось».

Да, я причём не сразу это понял сам. А потом сообразил, что вот эта токсичная мать, которая преследует свою дочь, отправляет за ней кого-то, а потом и сама устремляется в погоню — это всё по фабуле очень похоже на «Диких сердцем».

Виктория Короткова в роли Оли кадре из фильма «Оторви и выбрось»

Но в деталях отличается.

Ну конечно, да. Но Линч — гений, что уж тут. Меня очень сильно восхищает его смелость внутренняя как автора. Он как никто в мире может позволить себе внутри одного фильма скакать по жанрам и тому, как развивается сюжет, абсолютно свободно, и всё будет срастаться, и всё будет работать. Этому можно поучиться и позавидовать.

Я, кстати, ловил себя на мысли, что не знаю, к чему придёт «Оторви и выбрось». Так что в какой-то степени у вас похожее и получилось.

Я пытался так делать. Мне нравится, когда кино удивляет, когда ты не знаешь, чего от него ждать.

В этом смысле у вас классно работает параллельная сюжетная линия с персонажами Данила Стеклова и Ольги Лапшиной [они играют мать и сына, работающих в исправительной колонии, откуда выходит главная героиня]. Она мало связана с основным действием, но зато дополняет идею фильма.

Ну конечно. Во-первых, в их линии и основном сюжете много забавных пересечений таких. Там одни и те же мотивы фигурируют. Потом, если основная наша линия — всё же приключенческий экшен, то линия Стеклова отвечает за смысловую часть. Служит пояснением к тому, что мы видим.

Ольга Лапшина на кадре из фильма «Оторви и выбрось»

Ещё из любопытных нарративных решений — у вас в середине фильма вдруг на одну сцену появляется рассказчик, а потом исчезает. Откуда это?

А-а-а-а. (Смеётся.) Я помню, откуда это взялось. Короче, «Высокий блондин в чёрном ботинке». Помните начало, где главный шпион говорит, мол, «чтобы сбить след, ты должен поехать в аэропорт и найти какого-нибудь чувака, чтобы на него подумали, что это наш агент?». И вот он приезжает в аэропорт, садится… А он — второстепенный персонаж вообще. Он садится, и вдруг у нас врубается его внутренний голос. «Так, этот слишком странный, этот слишком вызывающий». Что-то он проговаривает, потом такой: «О, вот он, вот он, наш высокий блондин в чёрном ботинке». И этот закадровый голос, этот приём больше нигде не повторяется. Но сделано так органично, смело и наплевательски по отношению ко всем законам киноязыка, что я, конечно, восхитился.

Я почувствовал, что это будет неплохой способ киношную реальность ещё больше надломить. У нас же рассказчик возникает в момент перехода во флешбэк — который ещё более условный, чем весь остальной фильм.

Это не то чтобы вопрос, но в ваших фильмах видно, что вы вообще каждую сцену пытаетесь решить как-то интересно, возвысить происходящее над реальностью фильма.

Да, абсолютно. Поэтому мне кажется, что разговорное кино — это не моё. Когда мне предлагают сериалы какие-нибудь, скажем, я читаю их сценарии, и мне дико интересно, но понимаю, что я там никак не смогу применить то, что у меня получается. Мне очень нравится физическая комедия, мне нравится дополнительными инструментами рассказывать историю — а не только через актёров и диалоги.

А в истории океанографа найдётся где всё это применить?

Ой, там вообще! Я вот как раз закончил последний драфт сценария, и это мечта. Если мы сможем насобирать на фильм денег, будет просто грандиозное приключение. С охватом в двадцать лет, там много будет смешного, трогательного, большого, страшного. В общем, это клёво — и технически это тоже клёво будет: комбинирование живой воды и графики, бассейны, макеты и прочее.

Но это ведь уже не совсем авторский проект?

Нет, это уже не мой проект. Точнее, как — он стал моим. Я уже с ним сжился. Но изначально он от Артёма Васильева, который купил права на книгу «Один в океане» и предложил мне как режиссёру. Я прочитал и влюбился в книгу. У них [продюсеров] даже был уже сценарий, написанный Ольгой Розановой, — но мне, конечно, под себя его пришлось адаптировать и доделать. Вряд ли у меня получится просто взять чей-то текст и без глубокой переработки снять и сделать хорошо.

Даниил Стеклов на кадре из фильма «Оторви и выбрось»

А были ли предложения из Голливуда после успеха «Папа, сдохни»?

У меня появились агенты голливудские. Просто там скорость заключения сделок и принятия решений вообще другая. У нас за два года можно полный цикл сделать: написать сценарий, два месяца подготовка, два месяца съёмка и постпродакшен. Там только на принятие решений каких-то может уйти пять лет.

Но я по всяким проектам сейчас переговариваюсь. Просто тоже хочется сделать классное кино. А не просто кино ради того, чтобы — вау, я сделал американский фильм.

Не хочется быть ремесленником?

Да, это бессмысленно. Хочется там по-прежнему не изменить себе. И если пригласят, то сделать кино, которое мне тоже казалось бы классным.

Вот вы говорите, что «Оторви и выбрось» менее социальное кино. Но всё равно в нём есть и продажные полицейские, и тема тюрьмы.

Но это же уже не социальное высказывание как таковое. Это просто мир, в котором мы живём. Просто контекст нашей страны — и чего врать, что он какой-то другой?

Я как раз вёл к вопросу, который у меня записан как «Возможно ли российское кино без ментов?».

Да, наверное, возможно. Мне кажется, что российское кино сейчас очень развивается, становится лучше и лучше, и много примеров офигенных фильмов выходит. Но по-прежнему очень много картин, которые ты смотришь и просто не понимаешь, а что это за реальность?

У меня очень условное кино, но ты понимаешь, что оно про Россию. А бывают фильмы, которые вроде бы совсем не условные, но ты не понимаешь, что это за параллельная псевдовымышленная лубочная Россия в них изображена. И это странно, конечно. Хочется как-то привязывать кино к нашей жизни и рефлексировать то, что происходит, через киноязык.

Просто почему «Папа, сдохни» более социальный — в нём весь сюжет, если его деконструировать, это такая социальная метафора. А здесь больше личная семейная история.

Анна Михалкова в роли Веры Павловны кадре из фильма «Оторви и выбрось»

Вообще забавно, что у вас кино о семье и наследственности и играют сразу несколько потомственных актёров: Анна Михалкова, Данил Стеклов. Это намеренно или так получилось просто?

Не, ну так получилось. Это забавно, кстати. (Смеётся.)

Вообще долгий был кастинг и сложный. В силу жанра и той условности, которой я хотел добиться, нужны были очень специфические актёры. Люди с большой внутренней лёгкостью и иронией, которые бы смогли достаточно невесёлую и тяжелую историю подать более легко. Это то, что получилось сделать с Виталием Хаевым в «Папа, сдохни», где он вроде бы ну абсолютное чудовище, но ты к нему всё равно в какой-то момент проникаешься симпатией.

И здесь мне тоже было очень важно, чтобы мы полюбили этих героев и переживали за них. Потому что они правда все хорошие люди, просто у них не получается договориться. Я в диком восторге от нашего актёрского состава — они ещё на самом деле и люди все замечательные и очень сильно мне помогали. Несмотря на статус Ани [Михалковой], например, она легко соглашалась и в дождь работать, и в реку прыгнуть, и в луже крови полежать. Она бегала по лесу у нас бесконечно. И на всё это шла с большим энтузиазмом. От неё много было тепла и поддержки — да от всех на самом деле. И Оля [Лапшина] волшебная, и Даня [Стеклов], все заряжены были.

А вот Виктория Короткова [исполнительница главной роли и жена Кирилла] и Игорь Грабузов [исполнитель роли гаишника] у вас играют аж с ваших короткометражек и «учебных дневников» — кажется, так они на вашем YouTube-канале называются.

Грабузов — волшебный актёр. Он мой друг близкий очень и мой талисман, я надеюсь, что и дальше буду сотрудничать с ним во всех фильмах.

Ну а под Вику я просто писал этот фильм. Он на самом деле от неё и пошёл. У неё в детстве была похожая ситуация, как наша завязка фильма — её родителям в какой-то момент действительно пришлось ее похищать из дома бабушки.

Виктория Короткова в роли Оли кадре из фильма «Оторви и выбрось»

Надеюсь, не слишком похожая.

Нет, не настолько похожая! Но это была отправная точка, мы начали всё обсуждать, и так появилось это кино.

Я на самом деле поймал себя на том, что, когда ты сам себе кино пишешь, тебе легче писать под людей, которых ты уже знаешь. Поэтому у меня и Хаев опять появился — я знаю его фактуру, знаю, как он может небольшой эпизод сделать смешным.

Или вот Грабузов. Вся эта роль гаишника — она ведь самая смешная в фильме. У него самая большая амплитуда, очень много юмора. Просто потому, что я знал ресурс этого человека и под него писал. Так что да, думаю, у меня и дальше будут одни и те же лица появляться. Это просто удобно.

Мне кажется, персонаж Грабузова же ещё и такой зрительский медиатор своеобразный. В том смысле, что он выражает эмоции зрителя от происходящего — точно так же офигевает от всего вокруг.

Да, всё так. Это, кстати, прям по Спилбергу. Он говорил, мол, если хотите, чтобы люди заплакали, — покажите, как кто-то плачет. Хотите, чтобы боялись, — покажите испуганное лицо.

Насколько после финансового провала «Папа, сдохни» вы серьёзно относитесь к продвижению фильма?

Тут двояко. Я очень сильно за это переживаю, но это не моя работа. Я могу только участвовать и, если что-то от меня хотят, помогать. Но я не маркетолог, и мне сложно трейлеры делать, скажем.

Смешная история: про «Папу, сдохни» часто пишут, дескать, «Посмотрел кино — оно классное. А трейлер — полное говно. Кто делал этот трейлер? Он просто мудак и ничего не понял».

А трейлер делал я.

Это совсем разные вещи. Одно дело — снять фильм, другое — правильно его зрителю преподнести. Тем более если у тебя такие пограничные жанры. Такие фильмы очень сложно продавать. Это кино, которое я сам больше всего люблю, — оно не совсем для широкой аудитории, её такое не развлекает. Но и не фестивальное — его я не очень люблю: мне хочется чего-то более яркого.

Получается такой арт-мейнстрим, который находится посерединке: одним он кажется фестивальным, другим — зрительским. Подходит картина очень конкретным синефилам: людям насмотренным, любящим кино, но не фанатам каннской программы. И вот как-то достучаться до них, им донести это кино очень сложно. В России сейчас в принципе написать и снять кино проще, чем потом правильно его продать.

Кадр из фильма «Оторви и выбрось»

А в Голливуде, как мне кажется, наоборот.

Да, там начинают думать, как продать кино, уже на уровне идеи. По своему опыту могу сказать — когда обсуждаешь с ними замыслы какие-то, концепты, они сразу понимают: «Вот, сюда сразу нужна большая звезда», «А вот здесь три космических фильма подряд провалилось, ещё пару лет снимать их не будем». У них есть чёткое ориентирование на рынок. Что, с другой стороны, сильно связывает им руки — поэтому смелое и лихое кино делать там тяжелее.

Плюс нашей индустрии в том, что она более реактивная и быстрая. И она более открытая с точки зрения смелости проектов. Потому что отечественный прокат случайный — ты не можешь со стопроцентной уверенностью спрогнозировать хиты. Какие-то фильмы выстреливают, хотя на них никто не ставил. Про другие думали, что они точно будут собирать — а они проваливаются.

Возвращаясь к фильму про океанографа. Вам очень важно снимать разное кино?

Мне не так важно, чтобы было разное кино. Важно, чтобы история захватывала. Чтоб самому в неё влюбляться.

У меня на самом деле сейчас вообще много проектов, что-то пишется, что-то разрабатывается, и диапазон у них большой. Точно не хочется стать заложником образа отечественного трэшодела, который может снимать только кровь и насилие. К счастью, мне кажется, если в «Папа, сдохни» мало кто видел смысловую часть, то уж здесь, в «Оторви и выбрось» становится очевидно, что это не про расчленёнку. Что это про другое кино.

Конечно, интересно разное кино делать, пробовать силы в чём-то новом. Вот я, скажем, действительно часто эксплуатирую «зумы», телеги операторские и прочее. И мы с оператором обсуждали, снимая «Оторви и выбрось», что на третьей части «семейной трилогии» было бы интересно загнать себя в рамки статичных кадров. И сделать бежевый фильм, не цветной. Посмотреть, что получится.