Рецензия на фильм «С любовью. Лиля»

Вечером Лиля, как ее товарки, снимает обмундирование и тут как бы перестает быть "одной из". Подруги тащат дармовых синюшных цыплят в семью, мужьям. Лиля кормит своего деда и бесхозного пса. Прейдя домой, лается не с детьми и супругом, а с дедком, и вечер проводит не перед телевизором, а в койках командировочных, остановившихся гостинице, на которых ее наводит тетка, администратор сего отеля. Расставшись с очередным потенциальным мужем, "колей" или "васей", героиня начинает строчить им ласковые письма, неизменно присовокупляя чудовищные любовные стихи собственного сочинения и подпись "С любовью. Лиля".

Картину Садиловой ждали на "Кинотавре", в Локарно и в Канне. На фестивале в Выборге ей тоже готовили горячий прием. Полагали, что лента, где героиня работница, усилит фланг внимательного небуржуазного кино, вместе с "Кукушкой" и "Чеховскими мотивами" станет антиподом киноволне "мобильных телефонов", захлестнувшей "Окно в Европу". На это намекали ключевые слова названия: "любовь", не требующая комментариев, и "Лилия" - имя героини и нежнейшего цветка, живущего в природных условиях, символизирующего непорочность. Имя-цветок и выбранный социальный слой рождали еще одну многообещающую кинематографическую аллюзию - перекличку с гениальным "пролетарским" кино Аки Каурисмяки, а именно - с "Девушкой со спичечной фабрики", кратким рассказом о тусклой, бездеятельной жизни фабричной девчонки по имени Ирис, о ее нехитрой любовной эскападе и последовавшей расплате.

Однако, когда "Лиля" раскрылась на XI "Киношоке", где многие прочили ей гран-при, картина, как и предыдущая лента Садиловой "С днем рожденья", оказалась чрезвычайно слабой с профессиональных позиций. Фальшивкой не выглядела лишь работа Марины Зубановой, сыгравшей Лилю и своей энергией буквально спасшей фильм, где затянутым эпизодам не хватает наполнения, камере - движения, диалогам - силы, актерам и типажам - выразительности, мастерства, твердой руки и осмысленной режиссерской воли. Фильм сделан как бы на скорую руку, и незамысловатостью изображения (большинство эпизодов сняты статично с одной точки) напоминает телекино, где картинка не несет дополнительной информации. Сценарная небрежность и режиссерская неряшливость доходят до предела, когда пресловутая сережка, якобы потерянная Лилей в такси, всплывает буквально через эпизод и сияет в ухе принаряженной героини, восседающей в филармонии на концерте. Так что приз за лучший сценарий, присужденный картине на "Киношоке", скорее аванс, нежели утешение.

Ирис и Лиля адекватно вписаны в свою среду, плоть от плоти вскормившего их субстрата. Чтобы родилось кино, цветок должен стать героем, выделиться на фоне естественного окружения, вступить с ним в конфликт. Для этого Каурисмяки разыгрывает камерный, жалкий, женский вариант своего любимого "Преступления и наказания". Вожделенная черта, которую переступает Ирис, - покупка платьица и ночь с богатым мужчиной. Плата за грех - беременность, унижение, выкидыш, озлобление, жажда отомстить, а по сему - преступление again, на этот раз "подлинное", наказуемое уголовно. Ирис, как многие герои финского режиссера, пытается привнести в общество смертельную для него идею победы биологического над социальным (этим и знаменит Каурисмяки). Собственную женственность она считает достаточным поводом, чтобы смести барьер между фабрикой и особняком бой-френда. Но похоже, что в этот момент она думает о любви, а не о замужестве и кредитках.

Нечто подобное свершается в фильме Садиловой, когда посетившая концерт Лиля (энтузиаст на улице долго уламывает ее взять бесплатный билет) внезапно кладет глаз на всемирно известного пианиста, которого играет Фуад Ибрагимбеков. Линия пианиста - отдельный вопрос. Почему виртуоз зябнет в музшколе на задворках империи и натаскивает лентяев? "Миша, сколько раз тебе повторять, если ты не будешь работать, Миша, я буду недоволен, если ты, Миша, не будешь трудиться…". Далее следует анекдот с бородой о том, что будет, если музыкант не прорепетирует один, два и три дня - образец диалога фильма. Лиля преследует музыканта, носится за ним по улицам, подглядывает в окна, оставляет на крышке рояля анонимных жареных курочек, крадет его шелковый шарф, который носит, как талисман. Внезапное романтическое умопомрачение Лили, действительно, на время делает девушку героиней. Кто еще из ее товарок способен на идею фикс? Но когда пианист Борис женится на местной музыкантше, Лиля тут же утешается с шофером Борей, вспрыгнув в его такси. Чувствительная, увлекающаяся женщина, которую пытаются нам навязать, не может так стремительно поменять предмет. "Лилия - белый цветок, растущий в болоте!" - хохоча говорит Лиля, только что рыдавшая из-за Бориса, шоферу Боре, новому потенциальному мужу. "Среди квакающих лягушек!" - радостно подхватывает Боря с лицом дегенерата. Интересно, как авторы, вопреки сопротивлению материала, стараются возвысить Лилю, сделать ее более утонченной, менее прагматичной. Для этого они пытаются идентифицировать ее со словом "любовь" (см. название). "Наплюй на мужиков, они все козлы! Роди ребенка и успокойся!" - увещевает Лилю подруга. "Нет, я не мужа, а любви ищу", - объясняет девушка и ныряет в постель к очередному "пете". Лиля - тупая охотница за штампом в паспорте. Подмен, отсутствие конфликта, никакой биологии, один социум. Идея не нова и взята на вооружение нашим "зрительским" кино. Так что, принципиальной разницы между фильмами "Упасть вверх", "Все, что ты любишь" или "С любовью. Лиля", право же, нет.

Лиля - не российская Ирис, и даже не постсоветская Ася Клячина. И вовсе не потому, что, видимо, выходит замуж за Борю, потому что не гордая. И не потому, что в отличии от Аси, дружившей с курочкой-рябой, до потрохов расчекрыживает курей в цеху. Драма Лили в том, что она так и не смогла стать героиней, ибо приоритеты авторов, очевидно, находятся вне людей.

Надо отдать должное Садиловой: в окружающей жизни она находит поля, остающиеся белыми пятнами по дури наших кинематографистов, и использует их как задник для своих историй. В фильме "С днем рождения" фоном был роддом. В "Лиле" - закоулки женского естества. Режиссер умело грунтует холст и выбирает краски, но неясно представляет, что и как рисовать, поэтому "грунтовка" становится главным, самодостаточным персонажем. Именно с ней, а не с Лилей режиссер вступает в контакт, ей уделяет подлинное внимание. Оттого грубость и выразительность фона действует так сильно, что подменяют характеры, внятный сюжет и режиссерское мастерство.

У мужчин такие фоновые сюжеты вызывают брезгливое любопытство, родственное вниманию мальчиков к надписям в туалетах "Ж", месячным, прокладкам и к тому, что у девочек под юбкой. Где еще увидеть, как ведут себя жены в роддомах (практика, когда муж присутствует при родах, в нашей стране мала)? Разве не занятно подглядеть, как Лиля в прозрачной ночнушке заливает водкой очередное фиаско? По сути "авторское" кино Садиловой эксплуатирует то же, что и реклама: ставит на поток предменструальный синдром, ведет игру с массовым сознанием хотя и на его территории, но по своим законам.

Глупая курица, выдумавшая любовь и надравшаяся до поросячьего визга - вот естественная реакция мужиков на Лилю, которым Садилова услужливо сервирует чикен-суп, сдает "за так" товарок по полу, предварительно ощипав и разделав, как пресловутых курей. Центральная метафора - птицефабрика - работает только в этом ракурсе, ибо персонажи - плотные, нажористые, уверенные в себе бабцы с химией на голове и увесистыми кошелками в руках - совсем не напоминают ножки буша и их беспомощную пупырчатость. Но сильный пол пусть не обольщается. Режиссер припас и для него метафорку. На птицефабрике особы в ядовито-голубых халатах собирают петушиную сперму в пробирки: с козла молока.

Что же остается зрительницам? Факт физиологического узнавания, возражать против которого столь же нелепо, как выкрикивать "я не такая! вы любите толстых, а я худая!" Даже буддисты, исповедующие радикальную точку зрения на женщин и полагающие, что у баб нет души, не предполагали сводить женское к куриным мозгам и дырке между ног. И правда: маловато для кино. Хоть и десятое, но искусство.