Рецензия на фильм «Стиляги»

Москва 50-х. Насупленный Мэлс (Шагин), стопроцентное комсомольское буратино в сером, во время рейда на буржуазно веселящихся стиляг встречает Пользу (Акиньшина) – яркое и своевольное чудо в перьях. Сраженный наповал комсомолец идет за своим чувством, которое приводит его сначала на разгузку товарняков с целью заработка, потом – к подопольным портным и барыгам ради ярких шмоток, и, наконец, на "Брод" – "Бродвей", улицу Горького или "Пешков-стрит", как спустя лет двадцать пять ее начнут именовать уже советские хиппи. На Тверскую, проще говоря. Улица эта заведет его довольно далеко: к новым друзьям, новой жизни, танцам, саксофону и самому главному – быть может, дурацкой, иллюзорной, но такой молодой, такой яркой и такой опасной свободе.

Тут надо отметить, что все вышесказаное – в известном смысле условность, и чем скорее вы признаете для себя, что происходящее на экране имеет лишь косвенное отношение к СССР, стилягам, комсомольцам и прочей истории, тем большее удовольствие получите. "Стиляги" – один из самых важных для нового российского кино фильмов и заслуживает того, чтобы его смотрели без идеологических конвульсий.

Важность "Стиляг" состоит даже не столько в собственно кинематографических достоинствах – хотя сомнительный с искусствоведческой точки зрения жанр "фильм-праздник", придуманный для продвижения картины, довольно точно отражает суть происходящего. Валерий Тодоровский всегда был "актерским" режиссером, умеющим добиться от своей группы максимума. Так что личное обаяние шумит с экрана прибоем – идет ли речь о Шагине или Гармаше, сыгравшем отца Мэлса, об Акиньшиной или строгой комсомолке Хиривской. Слово "мюзикл", которого стараются избегать на афишах, означает на деле звонкие музыкальные номера с джазовыми каверами на русский рок от Цоя и "Колибри" до "Ноля" и Бутусова, слово "комедия" – изящное, ненатужное чувство юмора, а слово "драма" – умение резкими условными штрихами накидать перед героем выбор, от которого и вправду зависит судьба. Какое-то даже животное удовольствие от этого гарантировано.

Однако, Тодоровский – еще и один из самых умных отечественных режиссеров. Правда, после блистательного «Любовника» эта интеллектуальность дала опасный крен в совершенную умозрительность, от чего «Мой сводный брат Франкенштейн» (2004) вышел похожим на обличительную колонку в либеральном издании, а последовавшие затем «Тиски» (2007) – на тревожные размышления где-то в недрах министерства культуры о проблемах молодежи. Но, как ни странно, именно в "Стилягах" – легком вроде бы "фильме-празднике" эта режиссерская черта Тодоровского оказалась не только уместна, но необходима.

Потому что "Стиляги" проделали невероятно трудную и ювелирную работу по помещению нового российского кино в мировой киноконтекст. Так получилось, что у нас есть сугубо местное кино в сложном спектре от Балабанова, «Бумера» и «Дозоров» до, скажем, «Новой земли» и «Пыли». У нас есть довольно удачные клоны западных жанров – от «9 роты», которая не лучше и не хуже среднего американского фильма про Вьетнам, до недавнего «Непобедимого», который не хуже и не лучше среднего американского боевика. У нас есть вполне себе европейский арт-хаус, получающий фестивальные призы и даже американское инди-муви в лице Германики.

Не хватает самого важного звена – большого коммерческого кино, владеющего современным киноязыком, но укоренненого в местной почве. «Мулен Руж» /Moulin Rouge/ (2001), который поминают в связи со "Стилягами" – не сравнение, потому что ничего общего эти фильмы не имеют. Это скорее признание того, что Тодоровскому удалось вырваться из ностальгического плена "папиного кино", не угодив в комфортные маргиналии отечественных кинематографических ниш.

Чем-то пришлось пожертвовать. Однако дело того определенно стоило – проведете врямя с пользой.