Четвертое апреля — день рождения Андрея Тарковского. Почти что религиозное «семифильмие» режиссера говорит само за себя, и по сей день вдохновляя новые поколения постановщиков. Не только зрителям, но и будущим авторам Тарковский открыл духовную реальность на пленке, передавая как ощущение мистического присутствия, так и эффект течения времени на экране. Мы вспомнили, как высказывались о Тарковском режиссеры: и его, и наши современники.
Ингмар Бергман
У Андрея Тарковского и Ингмара Бергмана были определенные сходства во взглядах на киноискусство. Неудивительно, что между ними возникла взаимная творческая симпатия. Мрачные гении, пытливо вопрошающие о духовных аспектах жизни, так и не встретились, но своей кинематографией выстроили прочные мосты. Особенно когда Тарковский снял «Жертвоприношение» в родной для Бергмана Швеции: он получил восторженную реакцию от скандинавского киноинтеллектуала — можно только представить пламя бурной радости, когда тебя миропомазал любимый режиссер.
«Фильм, если это не документ, — сон, греза. Поэтому Тарковский — самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он — ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть».
Тайка Вайтити
Что может быть общего между новозеландцем Тайкой Вайтити и советским классиком Андреем Тарковским? Собственно, почти ничего: ориентир Вайтити — комедии, кассовые кинокомиксы и масштабные саги, однако вкусы не поддаются анализу: он любит картины Тарковского и с легкостью находит нужные слова, чтобы их описать.
«У меня был целый большой период в мои 20 с небольшим лет, период Тарковского. ''Сталкер'' навсегда засел где-то во мне. В визуальном ряде этой картины есть что-то, что проникает тебе в голову и трогает тебя эмоционально. Вспомните хотя бы образ бегающей бездомной черной собаки. Тарковский был символистом. Он понимал, что, например, свеча, показанная в нужный момент, обязательно воздействует на память зрителя. А как у него продумана структура кадров — кадров, длящихся, кажется, вечно. И у него не всегда важно, что говорят герои — поэтичность их языка кажется самодостаточной. Вообще с Тарковским, как с классической живописью: нам всем периодически необходимо возвращаться к старым мастерам и изучать их методы».
Ларс фон Триер
Ларс фон Триер и влияние Андрея Тарковского — тема, которую вполне можно разворачивать на полотна текста и писать объемные диссертации (такое в академической среде не редкость). Датчанин тоже предпочитает усиливать образы религиозным символизмом, работать на создание тягучего эффекта движения времени, в некоторых случаях — напрямую цитировать режиссера (особенно заметно по «Антихристу» и «Нимфоманке»). История открытия Тарковского фон Триером — отдельный и страстный момент его творческой биографии.
«Зеркало» Тарковского — вероятно, мой самый мощный эмоциональный опыт в кино. Я смотрел этот фильм раз 20 и дошел до того, что не могу больше его пересматривать. Сильнейшее эмоциональное воздействие, которое я испытал от “Зеркала”, сравнимо с неким откровением, то был почти что религиозный опыт. Я себе сразу же признался: ''Вот на что я хочу употребить свою жизнь. Я хочу умереть за такой тип изображения, во имя такого опыта!'. Это даже не было связано с фильмом в целом, а только с одним странным эпизодом: доктор что-то обсуждает с женщиной, они сидят на заборе, потом падают, и он говорит: ''Как приятно упасть с интересной женщиной''. Такая, по идее, обыденная сцена кажется фантастичной и будто пришедшей из иного мира. А про что этот фильм, что там за сюжет, я не знаю, я даже не уверен, что все понял. Но крохотные моменты откровения, как в этой сцене, меня потрясли».
Дэнни Бойл
Британский режиссер таких энергичных триллеров, как «На игле» и «28 дней спустя», рубит правду-матку: Тарковский для всех зарубежных постановщиков – все равно что духовная школа. Бойл не стал исключением и тоже отметился влиянием Тарковского и любовью к нему — он не постеснялся и даже выкатил по этому вопросу конкретику.
«Для западных режиссеров Андрей Тарковский — бог кинематографии. Когда ты изучаешь кино, работаешь в нем, то у тебя должны быть "опорные'' люди и опорные фильмы, на которых ты все время оглядываешься, твой фундамент. Например, Орсон Уэллс и его ''Гражданин Кейн''. И в этот список фильмов, которые ты просто обязан знать, входят все работы Тарковского. Для себя я выделил бы ''Солярис''. Когда я снимал ''Пекло'', я вдохновлялся именно им».
Маттео Гарроне
Гипнотические миры Тарковского протянулись вдоль всей планеты, не миновали они и итальянскую кинематографию, с которой у советского художника сложились весьма тесные связи – он шесть лет прожил в Италии и там же поставил «Ностальгию». Уроженец Рима Маттео Гарроне, известный своими сказочными и криминальными лентами, не раз подчеркивал, как фильмы Тарковского помогают ему, причем не только в творческом деле, и в сугубо мотивационном.
«''Андрей Рублев'' — один из самых важных фильмов в моей жизни. Когда я чувствую, что оказался в кризисе, то включаю его и немедленно заряжаюсь энергией. Не знаю, сколько раз я его уже смотрел, но этот фильм всегда трогает меня как в первый».
Нури Бильге Джейлан
Современный турецкий фестивальный режиссер Нури Бильге Джейлан уже был охарактеризован как новый Тарковский –– особенно за «Однажды в Анатолии» и «Зимнюю спячку». Джейлан даже ездил на родину Тарковского – в город Юрьевец, бывший не только домом, но и локацией для съемок «Зеркала». Джейлан тонко чувствует фильмы Тарковского и с большим азартом включается в рассуждения о творчестве.
«Мне кажется, что ''Иваново детство'' все-таки сильно отличается от других фильмов Тарковского. Между первым фильмом и ''Андреем Рублевым'' – очень большое расстояние. В ''Ивановом детстве'' мы видим зачатки режиссерского стиля, но в ''Рублеве'' они выражаются уже наиболее ясно. Дебютная лента была для Тарковского своего рода заданием – ему поручили снять это, и он взялся. Многие режиссеры могли бы снять подобный фильм и потом спокойно заниматься чем-нибудь другим, возможно, ждать новых заданий. Но, работая над картиной, Тарковский осознал, что это его Миссия. И во втором его фильме мы уже видим, скажем так, больше Тарковского».
Кира Муратова
Однако не все поют Тарковскому дифирамбы – наиболее уязвим режиссер оказался с позиции этики. Конкретно – скандальная история про сожженную корову на съемках «Андрея Рублева». То, с каким азартом Тарковский был готов отдать животное на заклание искусству, часто и справедливо вызывало оторопь и не только зрителей, но и деятелей искусства. Так, Кира Муратова перечеркнула для себя творчество советского кинопоэта, узнав о вопиющем инциденте. Характерный случай, когда эстетическое и этическое требует в художнике взаимной связки – и, к сожалению, не так часто реализуемое на практике.
«Раньше мне нравились фильмы Андрея Тарковского… А потом я узнала, что однажды во время съемок он сжег живую корову, и подумала: ''Ну, разговоры, сплетни''. Да я бы за такое в ад послала! Но когда показали по телевидению фильм о Тарковском, и я увидела кадр, не вошедший в ''Рублева', – эту бегущую и горящую корову, – Тарковский для меня перестал существовать. Все!»