Карьерный пик Бена Уишоу с утомляющим монтажом и неровными дебютными интонациями.
Сотрудник службы безопасности аэропорта Джозеф (Уишоу) внезапно начинает испытывать необъяснимые грызущие чувства. Мир — сплошной анатомический театр, ходячим трупам нет до невзрачного надсмотрщика-аутсайдера никакого дела. Мужчина, всю жизнь прощупывающий карманы пиджаков и брюк, нащупывает и у себя проснувшееся эго, организовывает личное хаотичное политическое восстание прожарки medium против безразличного общества. В полтора часа, правда, бунт не укладывается, но за себя и за того парня, с которого хватит, отрабатывает на исходе дня и сил.
«Мы живём в обществе», — с первых же кадров кивает инцеловской мантре и кочующему мему Анеил Кариа, постановщик «Аффекта». Начинающий британский режиссёр успел снять несколько эпизодов «Главаря» — сериала Netflix о темнокожих наркодилерах. По дебюту же в полном метре сплавляется дотошно и аккуратно, но разгоняется поздно и, по сути, вылетает в никуда, даже внятного повторения зазубренных истин не предлагая. Причины усталости Джозефа вроде витают в воздухе, но отдают чем-то подгорелым: нудная повседневность, заевшая среда, реалистичные жуткие родители, вечно недовольные сыном, ноющее до зубовного скрежета одиночество. Стакан кроваво раскусывается, последствия возникают логически целительные для утомлённой души: банки грабятся, незапланированный секс с простуженной коллегой случается, погоней ради погони — от Бога, государства, толпы, себя — Джозеф насыщается и якобы спасается, финита.
До развозящего наблюдателя и нареченного самим собой мессии Трэвиса Бикла из «Таксиста» или недавнего ментального подрывателя Артура Флека из «Джокера» дотянуться у Джозефа и в планах и не было, хотя предпосылки есть, пожалуй, кроме наличия монолога: экран, без сомнений, исходит отравляющим «парфюмом». Но Кариа не терапевт и даже не бесплатный психолог — его желаний и реализации хватает на экспозицию без причин или артикулированной амбивалентности. Упор на малейший символизм высказывание перегружает, зритель в потном угаре должен поспевать за персонажем за неимением альтернатив.
Наиболее правдоподобная грань ада у «Аффекта» действительно дискомфортна и при этом фантастически разыграна: родительский контроль. По фильму Джозеф вынужден встретиться с семьёй дважды, до перерождения и после. В первом из эпизодов герой справляет день рождения. Отец парня ненавидит, мать излишне печётся и тоже срывается, услышав, что Джозеф уже ел морковный торт в качестве праздничного десерта и даже угощал коллег. Оба за спиной хранят замаскированный будто бы плохим гримом уродливый пласт невысказанности, не оставляя Джозефу другого выбора, кроме как позволить самому себе освобождение. Уже к эпилогу попробовавший жить иначе бунтарь вернётся к плачущей матери и примет всё дальнейшее с дзен-спокойствием. В этом плане цикличность при якобы имеющихся у героя ментальных проблемах вызывает вопросы, но мелодраматизм и подкожная тревожность момента безошибочно маячат на задворках провинциальных британских улиц.
Уишоу можно смело добавлять в подборку к другим честным и трудолюбивым актёрам, демонстрировать как кейс невинно пострадавшего за веру путём выбора наивного и поверхностного текста. Всё понимаем и даже прощаем дебютантам, но только сам Бен, как проверенный временем и ролями трагик шекспировской касты, явно рассчитывал на большее, что считывается в глазах. В тошнотворной разбросанности и безмолвном алармизме Уишоу равных не наблюдается. Своего You Talkin’ to Me? момента дождаться, правда, нереально, скорее уснёшь. Риторически возмущает и бездействие кастинг-директоров, всё это время не отбиравших актёра на широкие перформансы. В результате к 40 годам о Уишоу заговорили как о прорывном и, оказывается, талантливом обладателе спецприза «Сандэнса» (фильм показывали перед пандемией, вполне пророчески). Комплименты запоздали лет на 15, ведь закономерны они были ещё на стадии того же Зюскинда.
Сюжет «Аффекта» под конец разорван, как гостиничный матрац: с него можно убрать механически уложенный миром комплект белья и голым залезть внутрь. «Тебя здесь никогда не было», — мысленно произносит Джозеф, а я был, по обе стороны, среди пружин. На проповедь хронометражем час сорок останутся преданные прихожане, у остальных время расписано по минутам, и терять его на очередные буки-веди совсем не хочется.