Сюжетные твисты способны круто перевернуть восприятие картины: герои могут неожиданно стать злодеями, а всё ранее происходящее на экране — оказаться сном или больной фантазией. Мы вспоминаем лучшие сюжетные повороты в истории кино, которые до сих пор удивляют зрителей. Внимание: весь текст полностью состоит из спойлеров!
Хотя Дэвид Финчер почти не пишет сценарии к собственным фильмам, его работы часто завершаются максимально неожиданно — ошарашивающими сюжетными поворотами, способными посоревноваться даже со шьямалановскими твистами. Причём, вопреки распространённому мнению, самый непредсказуемый его фильм вовсе не «Бойцовский клуб», а «Игра» с Майклом Дугласом. И хотя история здесь круто переворачивается не только в финале, но и на протяжении всего действия, именно развязка может стать для зрителя последней каплей.
Отчаявшийся Николас ван Ортон, потерявший грань между игрой и реальностью, прыгает с многоэтажного здания, пробивает стеклянную крышу и… приземляется на гигантскую подушку. Оказывается, всё происходящее с ним — дело рук хитрого брата (Шон Пенн), который решил вывести вечно работающего родственника из зоны комфорта. А вместе с ним и зрителя, привыкшего к предсказуемым криминальным сюжетам с ожидаемым концом.
Этот фильм в представлении, кажется, не нуждается. Скорсезе всегда умел держать зрителя в напряжении, но на примере «Острова проклятых» ещё и показал, как он талантливо вводит публику в заблуждение. Финал — душераздирающее открытие, превращающее детективный сюжет в последнюю безумную исповедь Тедди Дэниелса (Леонардо Ди Каприо), осознавшего хрупкие рамки собственного израненного сознания. Оттого знаменитая фраза, сказанная в конце («Что лучше: жить монстром или умереть человеком?»), звучит ещё трагичнее. Главный герой выясняет, что он сам был пациентом психиатрической клиники, а не детективом, и покорно принимает незавидную судьбу. Едва ли в фильмографии Скорсезе были более чувственные и ошарашивающие развязки.
«Я хочу сыграть с тобой в одну игру»: из семиминутной короткометражки Джеймс Ван взрастил одну из самых долгоиграющих франшиз, какое-то время и самую кассовую (свой рекорд режиссер и продюсер побил сам фильмами из вселенной «Заклятия»).
Цепи, пилы, плееры, удары током, труп в луже крови, разбитые стекла, кажется, что весь город пытается поймать безумного кукловода, пока двое лежат на кафельном полу в запертой комнате и пытаются решить, кому жить, а кому умереть. Когда решение уравнения найдено и кажется, что все карты открыты, Ван переворачивает свой кубик Рубика с ног на голову, тело посреди комнаты «оживает» — «игра окончена».
Пила, или Джон Крамер, стал одним из любимых маньяков-убийц с пуленепробиваемой и как будто поэтической мотивацией, пока он смертельно болен и считает дни, все прочие не ценят дарованной им жизни.
В типичной детективной истории «Подозрительных лиц», сюжет которых реконструируется по крупицам, рассказам героев и диалогам, изначально было много простора для финального манёвра. Люди, как известно, склонны врать и ошибаться, и фильм Брайана Сингера эту аксиому ставит во главу собственно картины. Финальный поворот с Роджером Кинтом, который ловко обводит вокруг пальца полицейских и своих коллег по несчастью, оказавшихся за решёткой, удивляет не только своей дерзостью, но и исполнением. В этом плане, пожалуй, половина успеха принадлежит Кевину Спейси — человеку, за несколько секунд сцены превратившему неловкого «Болтуна» в главного антагониста истории. Кадр со сменяющейся походкой, выдающей в нём злого гения Кайзера, без преувеличений заслуживает место в списке лучших кинематографических деталей.
Не обязательно смотреть «Звездные войны», чтобы точно знать, кто отец Люка. В решающий момент схватки Вейдер открывает юному падавану тайну родства, фраза раздается эхом в головах фанатов и в поп-культуре уже 40 лет. Парадокс в том, что Дарт Вейдер этого никогда не говорил, оригинальный диалог звучит так:
— Obi-Wan never told you what happened to your father.
Оби-Ван никогда не рассказывал тебе, что случилось с твоим отцом.
— He told me enough! He told me you killed him!
Он сказал достаточно! Он сказал, что вы убили его!
— No. I am your father.
Нет, я твой отец.
Фанаты, пересказывая друг другу один из главных спойлеров в истории кино, сумели подлатать его таким образом, чтобы грандиозность события была понятна вне контекста, удивительном образом неверная цитата стала более каноничной, чем оригинал.
Возможно, это самый неожиданный пункт в списке сюжетных поворотов и одновременно и самый неожиданный твист, хотя бы потому, что на старте путешествия интриги не предвидится или, по крайней мере, лежит она не в этой плоскости.
«Море соблазна» тот случай, когда локализованное название куда красноречивее говорит о фильме, чем оригинальное Serenity (безмятежность): капитан Ахав в отставке (Мэттью МакКонахи) живет рыбацким промыслом, мечтает о крупной рыбе и глушит по вечерам горькую в баре на пляже, из ниоткуда появляется его бывшая жена (Энн Хэтэуэй) с тревогой и мольбой помочь. Задумка непростая: надо убить ее нынешнего мужа, в награду миллионы долларов. Действо на экране походит на экранизацию влажного женского романа: море, солнце, корабли, загорелые Мэттью МакКонахи и Энн Хэтэуэй, роковая страсть, соблазны, эстетика нуара…
Ближе к финалу эта любовная лодка находит на риф сценарного промысла Стивена Найта: оказывается, что, как и пела Земфира, «мы загружены в матрицу»: все герои этого любовного треугольника — персонажи видеоигры, которую программирует мальчик (сын криминальной пары бывших супругов), страдающий от жестокости своего отчима и пытающийся взять реванш хотя бы в виртуальной реальности.
Второй фильм М. Найта Шьямалана (первым, напомним, была странная драмеди «Яростная молитва»), моментально зарекомендовавший автора как короля безумных сюжетных поворотов. Позже эта регалия подтвердилась финалами «Неуязвимого» и «Таинственного леса», однако именно сюжет «Шестого чувства» о психологе (Брюс Уиллис), который пытается помочь мальчику, видящему призраков, на долгие годы определил сценарный почерк мастера. Изначально конвенциональная мистическая история в его руках превращается в одну большую загадку, способную удивить даже самых радикальных скептиков: когда зритель осознаёт, что Малькольм Кроу — одно из привидений, окружающих юного Коула, на него обрушивается полное осознание трагедии главного героя, а вместе с этим и осознание эфемерности, шаткости нашей собственной действительности.
«Первобытный страх» — судебная процессуальная драма, где есть все возможные отягчающие обстоятельства: убит архиепископ Рашмен, главный подозреваемый — подросток Аарон (Эдвард Нортон) — обнаружен рядом с телом весь в крови. Успешный адвокат Мартин Вейл (Ричард Гир) берется защищать парня, собираясь убить двух зайцев одновременно: спасти пацана от смертной казни и укрепить свою репутацию. Как назло, в суде ему будет оппонировать на стороне прокуратуры бывшая жена Джанет (Лора Линни). Чем дольше идет разбирательство, тем больше привязывается адвокат к своему подопечному, бескомпромиссно доверяя ему, в то время как покойный епископ становится фигурой все более скомпрометированной: в его деле фигурирует педофилия и финансовые махинации.
«Первобытный страх» — первое появление в полнометражном кино Эдварда Нортона и сразу же номинация на «Оскар» за лучшую роль второго плана. Разумеется, не просто так: Аарон сумел убедить и суд, и адвоката в собственной невменяемости и раздвоении личности, хотя кровь архиепископа оказалась на его руках абсолютно осознанно.
Джонатан Прайс в роли Сэма Лоури на кадре из фильма «Бразилия»
Пожалуй, самый выстраданный твист в истории кинематографа. Продюсеры планировали выпустить «Бразилию» с «позитивным» финалом, но Гиллиам не прекращал бороться за оригинальный вид картины — с мрачным завершением, разрушающим все зрительские ожидания. Поначалу публика думает, что история Сэма Лаури заканчивается хорошо: герой вырывается из лап врагов и уезжает из города, тем самым оставив абсурдную тоталитарную систему, в которой он обитал всю свою жизнь. Однако на самом деле это лишь иллюзия, навеянная жестокими пытками и операцией; обманчивая фантазия, не только не смягчающая удар для зрителя, но и оставляющая его наедине с самим собой. Гиллиам всегда с трепетом относился к своим персонажам, но «Бразилия» закончилась так, как диктовала сама история, — бескомпромиссно, жестоко и в некоторой степени обезнадёживающе для каждого отчаянного мечтателя, коим является и режиссёр.
Кристофер Нолан уравнивает магию кино и ярмарочные фокусы: в самом начале фильма инженер трюков Джон Каттер (талисман режиссера Майкл Кейн) объясняет, как устроено волшебство представлений. Три акта магии: наживка, превращение и престиж. Последний — самый важный и самый желанный, без него фокус не может быть завершен. Не без кокетства на экране будет сказано, что зритель хочет быть обманутым и не слишком старается раскрыть все тайны. Звучит как триггер, следующие два часа проходят в нервных попытках познать все секреты закулисья: при чем тут Тесла и электричество, коснется дело волшебства или это всего лишь физика, будет ли ответ слишком сложен или, наоборот, прост, чтобы в него поверить? Ближе последнее, после многих лет одержимой и жестокой конкурентной войны двух иллюзионистов оказывается, что это был бой на троих: у Альфреда Бордена есть брат-близнец. Интересный факт: Кристиан Бейл так долго и старательно готовился к этой роли, что смог раздвоиться ради съемок.
Обманывает Нолан не первый и не последний раз, практически в каждом фильме режиссера есть либо твист, либо другой момент, где зритель вынужден констатировать, что сюжет от него ускользнул, будь то «Помни», «Начало» или «Интерстеллар».
Главный сюжетный поворот девятого фильма Квентина Тарантино поняли не все зрители за пределами США (в том числе и в России), кому-то понадобилась подсказка Википедии или соседа по креслу в кинозале. Злую шутку сыграла разница культурного кода и исторической памяти: трагедию, которой завершилась жизнь Шэрон Тейт, актрисы и жены режиссера Романа Полански, в Штатах знает каждый первый, а «семья» Чарльза Мэнсона — одна из самых страшных оживших городских легенд. Ночью 9 августа беременная Тейт и трое ее друзей (Джей Себринг, Войтек Фриковски и Эбигейл Фолгер) были зверски убиты в доме семьи Полански.
Фильм Тарантино начинается за пару дней до несчастья, сюжет движется размеренно, легко и неспешно, вальсируя между кинотеатрами, съемочными площадками, бассейнами и барными стойками. Но поскольку мы знаем уготованный Шэрон (лучезарная Марго Робби) роковой финал, вся эта воздушность отдает неподдельной тревогой и селит в голове невроз подозрений. Квентин Тарантино совершает своего рода обратный твист: как правило, после резкой турбулентности сюжета ситуация на экране лишь накаляется, здесь все наоборот — приходит облегчение, Шэрон жива. Что ж, Квентину не впервой: подобный фокус с ярким запалом он провернул и в «Бесславных ублюдках», и в «Бешеных псах».
Нельзя открывать одну дверь, пока не заперта предыдущая, а комнаты должны оставаться всегда в полумраке: дети Грейс (Николь Кидман) больны, их кожа не выносит прямого солнечного света. Семья прячется в тишине на острове, а где-то вдалеке гремят залпы Второй мировой войны: их муж и отец сейчас там. Однажды в доме появляется не только новая прислуга, но и кто-то еще. Кто-то чужой, неуловимый, кто-то, из-за кого по ночам скрипят половицы, открываются шторы и сами собой поворачиваются ключи в замке. Живым предстоит научиться жить под одной крышей с мертвыми: никто и представить не мог, что гостями с того света окажутся Грейс и ее дети. Создатели даже усложнили зрителю задачу, вырезав из оригинального монтажа (его показали в кинотеатрах в США и на фестивале в Венеции) несколько сцен в начале, намекающих на обратную сторону секрета.
Оскароносный режиссер Алехандро Аменабар снимал кино довольно разное, но не один раз заигрывал с ожиданиями зрителей: путал сновидения и явь в «Ванильном небе», прятал волка в овечьей шкуре в «Затмении», но один из самых рискованных и обескураживающих твистов был еще в его дебютном полнометражном фильме «Дипломная работа» (здесь обойдемся без спойлеров).
Фильм Мэрри Хэррон — не только смелое высказывание на тему американской мечты и пороков нового общества, но и параноидальный триллер, где вымышленное вступает в непримиримую борьбу с реальным. До финала «Американский психопат» существует в сугубо реалистической традиции: бесчинства Патрика Бэйтмена отвратительны, но ничего фантастического в них нет. Зато в развязке, когда герой сталкивается с полицейскими, Хэррон даёт поводы для сомнений. Говорящие банкоматы и взрывающиеся копы — лишь детали, но детали, способные заставить усомниться в реальности происходящего. Даже больше: поверить в то, что весь сюжет «Психопата» — безумная выдумка, фантазия больного дельца с Уолл-стрит, ставшего очередной жертвой гнетущего американского социума.
«Какой твой любимый фильм ужасов?» — спрашивает юную школьницу зловещий голос на том конце провода в открывающей сцене «Крика» Уэса Крэйвена. Вместо традиционных кошек-мышек маньяк-убийца играет со своей жертвой в викторину на знание слэшеров. Кейси Бейкер (Дрю Бэрримор) спотыкается на вопросе о том, кто же был убийцей в «Пятнице 13-е».
Рефлекторный ответ: Джейсон Вурхиз. Образ классический и каноничный: молчаливый маньяк в хоккейной маске с мачете обороняет поп-культурный фронт вместе с коллегами по резне Фредди Крюгером и Майклом Майерсом. Но все не так уж просто, франшизе приходилось удерживать интерес зрителя, а потому меняться. Во- первых, Джейсон разжился хоккейной маской только к третьему фильму (до того обходился холщовым мешком на голове), а во-вторых, убийцей в первой части был не он, а его мстительная мамаша Вурхиз — это и был главный сюжетный поворот. Крэйвен, кстати, этим трюком тоже воспользовался: в каждой из 4 частей «Крика» убийца под маской менялся, а сцена с раскрытием карт стала необходимым пунктом кровавого маршрута Сидни Прескотт.
История Чарльза Фостера Кейна — долгий путь от младенчества до старости, череда взлётов и падений, трансформация невинной души в заскорузлый озлобленный характер. Завершает этот роман взросления изображение санок c надписью Rosebud — собственно, главной загадки, последним словом, произнесённым богатым скрягой перед смертью. Твист не только меняет восприятие персонажа, но и делает фильм по- настоящему трагичной эпитафией утерянному детству, гибели лучших идеалов на алтаре американской мечты. Его влияние заметить нетрудно: от бесконечных отсылок (в том числе и в других классических проектах вроде «Симпсонов», в серии Rosebud) до простых повторений сюжетных моделей.